Шора Бекмурзин Ногмов
Контекст:
Родился между 1794 и 1801 годами. Дед его либо прадед были либо абадзехами либо абазинами. Его отец (дед Бад?) был(и)… владетельным уорком?, аул располагался вблизи современного Пятигорска.
Если обращать внимание на сведения об
абадзехском происхождении Шорэ и прибытии его деда или прадеда в район Бештау
во второй половине 18 столетия, то в то время в сторону Кабарды переселяется
целый ряд уорков с подвластными из западной части адыгского этноареала, в
первую очередь – из зоны «демократических» племён. Причины у этой миграции
могли быть различны: успехи выступлений тфокотлей против знати, конфликты с
османскими или крымскими властями, другими представителями знати, ещё что-то…Также:
в 1786 году из Кабарды уходят абазинские князья, но некоторые их уздени
остаются в российских владениях, в том числе в Пятигорье[1]
«Пятигорье в XV –
середине XVIII в.» Автор: Фоменко В.А.
http://www.djeguako.ru/content/view/58/72/1/0/
«Атажукин-аул располагался на берегу реки Юцы к югу от современного Пятигорска и принадлежал кабардинскому князю Атажукину (Рунич. 1978). Известно, что в ауле на реке Джуце (Юце) родился Шора Ногмов (Ногмов. 1994. С 50). Возможно, автор биографии Ш. Ногмова Адольф Берже, говоря о родине просветителя кабардинского народа, имел ввиду именно Атажукин-аул»[2]. (А.Берже указывает, что Шора Ногмов родился «в бывшем ауле Ногмова»)[3]
С.Бейтуганов указывает, что с 1817 года «немногочисленные» жители аула Ногмовых, как и сама семья, входили в аул Кармова, живший тогда под Пятигорском[4].
Ко времени рождения Шоры эта территория (с 1770-х) находилась под российским контролем (укрепления и станицы) и была включена в Азовско-Моздокскую линию. Район быстрыми темпами осваивался.
Не совсем понятно, в каком возрасте Шора отправился в Дагестан, но в период его детства в Пятигорье происходили определённые события:
«Бежавшие на
левобережье Кубани в 1804г. кабардинцы
нашли убежище не только в турецком Закубанье, но и
горных ущельях Карачая. Оттуда они совершали свои набеги и «хищничества»
на казачьи станицы, на аулы и коши «мирных» горцев, угоняли скот и людей. Кроме
того, к ним в неприступные горы абазинские и
ногайские феодалы уводили аулы с р. Кумы. Это были подвластные Султана Менгли-Гирея (надо запомнить этого отпрыска дома Гиреев,
генерал-майора русской службы – кем он приходился Султану Хан-Гирею, под
началом которого служил Ногмов в 1830-
В 1806-
«в 1808-1810гг. российские власти из-за угрозы распространения эпидемии чумы вытеснили значительную часть абазин-алтыкесеков из Бештовского приставства за черту Кавказской линии на правобережье верхней Кубани, откуда они переселились в Закубанье»[6]. Но к 1812 году, в свете мирных инициатив начальствовавшего на Кавказской линии генерала Тормасова (происходивших ан фоне надвигающейся войны с Наполеоном), абазины и отселявшаяся часть ногайцев возвращаются в регион.
1806-1812 –
время русско-турецкой войны. В 1812г. русско-турецкая война была закончена, и
подписанный между двумя империями Бухарестский мир подтвердил вхождение в
состав России закавказских территорий:
Восточной Грузии, Имеретии, Мингрелии и Абхазии, на Северо-Западном
Кавказе граница между Российской и Османской империями сохранилась по р.
Кубань. Экспедиции командовавшего войсками на линии Булгакова в 1810 году разорили
Кабарду, итак довольно стеснённую. Введённые в ней в 1804 году мехкеме были
ближе требованиям кабардинской знати чем родовые суды и расправы, более
отвечавшее интересам вмешательства русской администрации, но продолжающееся
стеснение самоуправления и власти в регионе побуждали кабардинскую знать к
сопротивлению (Росламбек Мисостов, Каспулат Кильчукин). Не договорившись с Россией, не найдя возможности податься
Османам или Персии кабардинцы были жестоко разорены Булгаковым, смещенным
однако в 1811 году, при поддержке Тормасова, который кабардинцам тоже не
доверял, но предлагал удовлетворяться договоренностями «с сим коварным народом»
и «привязывать» его владетелей к России. Атажукина фамилия кстати осталась на
Баксане, сохранив прорусскую ориентацию – фигура Измаил-бея, которому российские власти, хоть и неохотно, и
периодически притесняя, вернули под власть некогда «подвластных» Атажукиным
жителей Бабуковских и Куденетовых аулов в Пятигорье (+регион МинВод). Там он и
жил. Кабардинская делегация привезла из Санкт-Петербурга грамоту Александра I от 20 января
Интересен момент кровной мести между абазинскими князьями Лоовыми и Гиреями, по поводу убийства брата Султана Менгли-Гирея «абадзехского султана» (?) Бахты-Гирея. На её фоне произошел конфликт между Султаном Менгли-Гиреем и генералом Портнягиным, возглавлявшим войска на Линии. Вследствие этого конфликта и притеснений кордонных начальников (по заключению начальника Линии Ртищева) ногайцы и часть абазин в сентябре 1813 года ушли за Кубань, в том числе к абадзехам, начались взаимные набеги. Уже летом 1814 года, когда Ногмов видимо уже был в родных местах, на Кубани произошла вспышка чумы, из-за которой командующий войсками Линии Дельпоццо наложил запрет на торговлю с закубанцами и казачьи набеги за Кубань – действовал до 1818 года. Из-за неё же в Пятигорье удар постиг богатый, славный конями Трамов аул (абазинский). Блокированные карантином и умирающие от чумы, при содействии Дельпоццо переселился за граничную Кубань. «Аул Трамова стал удобным перевалочным пунктом при набегах хищнических партий из Кабарды, за что и был истреблён в 1818г. Ермоловым.»
По данной ссылке
http://www.agpu.net/institut/kaf/vseobist_kaf/elib/region/Abazin.htm
много информации, поясняющей, в сочетании с приводимыми ниже выдержками из «Записок» Ермолова, ход событий в родных местах Шоры в ходе его жизни и те мероприятия, в которых он принимал некоторое участие.
Возвращаясь к биографии Шоры.
Какое-то
время, приблизительно до
«Некоторые
аспекты распространения ислама среди народов Северного Кавказа в
VIII-XVIII вв». М. Сергеев
«Большую известность получили медресе в аулах Кумух (Лакский район), Акуши (Акушинский район), Эндери (Хасавюртовский район), где в начале XIX в. учился первый кабардинский историк Шора Ногмов»[8].
«Указанная школа в ту пору пользовалась широкой популярностью среди народов Северного Кавказа. Если горский мулла или эфенди заканчивал курс обучения в Эндерийском медресе, то это было вполне достаточной аттестацией о высоком уровне его подготовки в области арабистики и знания основ ислама»[9].
Идрис-эфенди Эндерийский , где-то в это же время жил?
Исторические сведения о Дагестане (Алкадари) (http://constitutions.ru/archives/2597/20), АСАРИ-ДАГЕСТАН
(Исторические сведения о Дагестане)
«Настоящая книга представляет собой первую попытку переиздания трудов выдающегося ученого-историка, философа, поэта-просветителя, общественно-политического деятеля Дагестана конца XIX и начала XX веков Гасана-Эфенди Алкадари (1834—1910), внука известного шейха, учителя Шамиля и всех имамов Магомеда из Ярага (Магомеда Ярагинского)».
Для контекста интересен вопрос о содержании пребывания Шоры в этом медресе. В указанное время владетельный местный шамхал Тарковский – кумыкский князь – поддерживал российскую власть. А Эндери на тот момент исторически был крупным региональным торговым пунктом.
«Документальных источников об образовании Шоры не сохранилось, но изучение всего курса - от начального до высшего - составляло 10-15 лет.[10]»
Согласно указаниям пишущих о биографии Шоры авторов уже к 1815 году он владел помимо родного турецким, татарским (имеется в виду кумыкский, видимо), персидским. С 1815 или 1818 года он, в качестве гражданского служащего (?) состоит при администрации Кавказской военной линии (тогда на Кавказе было военное управление). То есть, муллой (ефэнды) в родных местах он был не больше года-двух, по этим сведениям.
«В 1811-1816гг., в связи с русско-французской войной, России было жизненно важно приостановить военные действия на Кавказе. Главноуправляющим Кавказом был назначен отозванный из отставки пожилой генерал-лейтенант Н. Ф. Ртищев. Это время активного сотрудничества главного князя Кабарды К. Д. Джанхотова и наместника Кавказа Н. Ф. Ртищева.
Именно тогда — в 1813—1815 гг. —
делает первые шаги как представитель прорусской партии Шора Ногма.Шора Ногма
приглашался дефтердарем в мехкеме фамилий Мисостовой и Атажукиной. Одной из
основных обязанностей секретаря суда являлся перевод документов. Секретарь
мехкеме должен был владеть арабским, турецким, персидским и русским языками.
Известно, что Ногма к
В
То есть, поручения, отвечающие
интересам русской кавказской администрации, ему давали аристократы из
«прорусской партии»?
А.Берже: «На
25-м году Шора Ногмов пожелал изучить русский язык, и с этой целью явился к
командиру 1-го Волгского казачьего полка, подполковнику Лучкину, с просьбой
поместить его в полковую канцелярию. Здесь он пробыл около трех или четырех
лет, в течение которых успел до того усвоить себе русский язык, что в 1828 году
был прикомандирован для обучения содержавшихся в кр. Нальчике аманатов из
разных горских племен русскому и турецкому языкам. Обязанность эту он. выполнял
с необыкновенным усердием и успехом»[12]. Надо отметить, что Лучкин был известный ещё
по событиям конца предыдущего века вояка, в том числе с кабардинцами на Малке,
по сведениям Потто[13]
Интересно отметить, что в 1821 году С.Д.Нечаев (см. ниже) отмечает, что Ногмов владел уже, помимо свободного русского и остальных перечисленных, еще и абазинским. Может быть, он все-таки был абазинского происхождения? Или имеется в виду абадзехский?[14]
Нечаев С. Д. Отрывки из путевых записок о Юго-Восточной России // Московский телеграф. 1826. Ч. 7. № 1. С. 35.
Из предисловия академика А.Берже к первому изданию «Адыхейской истории»: «служба Шора Ногмова началась собственно с 1818 года, при командовавшем на Кавказской линии генерал-майоре Дельпоццо. В том же 1818 и последующих 1819 и 1822 годах он состоял в распоряжении командовавшего второю частью кордона правого фланга полковника Победнова, исполняя разные поручения с отличным усердием и аккуратностью. Когда же в 1822 году, при начальнике Кавказской линии генерал-майоре Стале, в Кабарде вспыхнуло всеобщее возмущение, тогда Шора Ногмов принимал деятельное участие в разных походах и несколько раз был секретно посылаем на Минеральные Воды для собрания сведений о сборище неприятеля. При исполнении одного из таких поручений, в августе 1822 года, на возвратном пути из Пятигорска, на р. Кумлыке, не доезжая р. Малки, он был встречен восемью хищниками и в схватке с ними ранен шашкою в ногу и контужен пулею в бок. Несмотря на всю опасность своего положения, он успел отбиться от них и в целости доставил в отряд все вверенные ему бумаги. В последующие затем годы Шора Ногмов нередко оказывал русскому правительству довольно важные услуги, засвидетельствованные самим генералом Сталем. В 1825, 26 и 27 годах, как видно из выданных ему аттестатов от кисловодского коменданта генерал-майора Энгельгардта (характерно, что С.Нечаев в 1824 году под той же фамилией указывает главу шотландской колонии) и командира кордона и казачьего полка подполковника Грекова, особенно рекомендуется неизменная преданность Шора Ногмова к русскому правительству и хорошие познания его в русском и восточных языках, усердие при исполнении возлагаемых на него поручений, а в особенности при командировке его для водворения спокойствия между кабардинскими узденями и их подвластными. Не менее благоприятны отзывы о нем управы колонии шотландцев. Наконец, с 1828 года, как я упомянул выше, Шора Ногмов был прикомандирован генералом [52] Эмануелем для обучения в Нальчике аманатов, что и продолжалось до конца 1829 года. С этого времени служба Шора Ногмова собственно на Кавказе прекратилась»[15].
Хотя по официальной биографии Шора не был военнослужащим вплоть до зачисления в лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон в 1830, где получил корнета (первое офицерское звание, кавалерийское), он, как видим, был не только переводчиком разговоров и бумаг для русской администрации, но и, по сути, агентом. В связи с этим интересен вопрос: как и почему он подался на русскую службу? Ему предложили, он сам пришел, влиял ли кто-то на него из родной среды, каково было вообще её отношение к его службе?
Что касается Дельпоццо, при котором началась
карьера Ногмова.. Из «Записок» Ермолова:
«1-го числа октября (
С досадою упрекал я им в нарушении обещаний вести жизнь мирную и самой присяги в том, несколько раз ими данной. Упоминал о многих в недавнем времени происшествиях, которые обнаруживают их самыми подлыми мошенниками, и что известные некогда храбрость их и воинственная между горскими народами слава помрачена презрительнейшими делами, одним гнусным ворам свойственными. Поставил им в пример того же года наказанный за укрывательство разбойников Трамова аул, неподалеку от Константиногорска отстоявший, который по приказанию моему разрушен до основания, взято до 2 тыс. лошадей и весь скот, и что жителям оного только позволено было вывести жен своих и детей. Обещал, что равное сему и их ожидает наказание, если не переменят своего поведения, если родители не будут воздерживать детей своих и родственников, помещики своих подвластных; если священнослужители, имеющие большое в народе влияние, не будут делать предписываемых законом наставлений и внушения. Предложив им средством избегнуть грозящих бедствий то, чтобы наказывая сами за воровство и возвращая похищенное, убийц представляли для наказания к российскому начальству. Что несколько таковых примеров воздержать разбойников и за преступления злодеев не потерпят менее виновные, а начальство не будет принуждено посылать беспрерывно войска, которые разоряют землю прекраснейшую. Справедливость замечаний моих не допустила возражения; многие говорили, что есть средства исполнить требования мои, и что они о том будут стараться, видя, что в советах моих заключается собственное их благо, но только два или три человека осмелились сказать при всех, что льстят мне обещаниями ложными, что ничего не сделают; ибо первейшим из князей надлежит сделать пример над своими ближними и выдать к наказанию за разбой, что трудно быть первым в подобном случае, ибо все прочие поручаться сим будут. Если же так поступят знатнейшие, то они готовы то исполнить и ручаются, что средством сим прекратятся беспорядки, и боязнь, которую он имеют от русских, превратится в прежнее к ним расположение.
После сего расстался я с ними и тут же видел, что свидание было бесполезно. Со мною был генерал-майор Дельпоццо, который коротко знал их, и, бывши некогда в Кабарде главным приставом, чрезмерною кротостию своею и снисхождением, оставляя вины без наказания, наконец попустил их и на самые преступления. Он был причиною уничтожения родовых судов, и с ним вместе начались разврат и беспорядки. Если странным казалось кабардинцам видеть главного начальника без той пышности, каковая окружала всегда моих предместников, то не менее удивлялись они, что на свидание с ними приехал я в сопровождении 180 человек пехоты, малого весьма числа казаков и с двумя пушками гарнизонной артиллерии, запряженной мужичьими лошадьми, с прислугою обветшалых гарнизонных канониров, когда все они вместе составляли не менее 600 человек. Я не мог сие сделать с намерением, чтобы не показать особенного внимания, которым напрасно давно их баловали, но причина настоящая была та, что не можно было найти более войск праздных»[16].
На следующий год русские войска совершили
поход по Кабарде, от которой «приумножились» было «разбои», причём полковник
Войска Донского Победнов руководил отрядом, контролировавшим верховья Кубани на
Малкинском направлении, у Каменного моста (чтобы не допускать связей с той
стороной). Это было близкое Родиным местам Шоры направление, ещё и там, куда
переселятся спустя годы его односельчане, включая его семью.
Ермолов начал в Кабарде строительство
укреплений, в том числе на Малкинском направлении, а также:
«В Кабарде учрежден суд из князей и узденей на основании прежних их прав и обычаев, уничтожено вредное влияние глупого и невежественного духовенства, которое со времени удаления князей от судопроизводства и уничтожения их власти в народе произвело все беспорядки и разбои, побудившие наконец местное начальство желать ближайшего за кабардинцами присмотра. В составлении суда почти ни одного не нашлось способного человека. Никто почти из князей, и лучшие непременно, ни читать ни писать не умеют. Молодые люди хвастают невежеством, славятся одними разбоями и хищничеством...»
А вот 1824 год, когда Шора уже и ранение успел получить:
«Из числа бежавших за Кубань кабардинцев один знатнейший между князьями в сопровождении нескольких известных разбойников приехал ко мне в Дагестан. Начальник штаба предупредил меня, что князь Арслан-бек Биесленев имеет поручение от прочих предложить мне условия, на коих готовы они возвратиться на прежнее свое жительство. Я вызывал его одного, желая, чтобы он как человек по способности своей могущий быть полезным правительству, переселился в Кабарду, но ни с кем из прочих не почитал я приличным входить в переговоры.
Встретив в нем человека, более многих кабардинцев здравомыслящего, легко мне было вразумить его, что уничтожительно было бы для меня допустить условия с людьми, нарушившими данную присягу в верности государю; что виновные должны просить о прощении, а не предлагать условия; что могут надеяться на великодушие правительства, готового оказать оное раскаивающемуся; что несправедливо было бы предоставить большие выгоды изменникам пред теми, кои, не оставляя земли своей, покорствуют правительству и его распоряжения выполняют беспрекословно. Не страшил я угрозами виновных, но не скрывал от них, что не должно терпеть пребывание их близко границ наших, дабы примером безнаказанности не одобрили к злодеяниям людей неблагонамеренных.
Нелепые желания кабардинцев состояли в следующем:
1. Возвратиться в свою землю не иначе, если правительство уничтожит устроенные в 1822 году крепости и удалит войска с гор.
Это значит иметь средство продолжать прежние злодеяния, не подвергаясь наказанию, иметь в горах убежище.
2. Разбирательство дел оставить во всем на прежнем основании, то есть в руках священных особ.
Это происки мулл, самых величайших невежд, которые из всех исповедующих закон мусульманский, как будто для того собраны в Кабарде, чтобы славиться мудростию своею между людьми еще большей степенью невежества омраченными. Князья кабардинские первое между таковыми занимают место. Кабардинским князьям потому выгоден шариат или суд священных особ, что они, пользуясь корыстолюбием их, в решении дел всегда могут наклонять их в свою пользу в тяжбах с людьми низшего состояния. Закон мусульманский хотя признает все вообще состояния свободными, но священные особы, удаляясь сего правила, полное действие шариата допускали в разбирательстве дел между князьями и знатнейшими фамилиями узденей, а простой народ, когда требовала польза знатнейших и богатых, всегда был утесняем, и бедный никогда не получал правосудия и защиты. Возобновления шариата выпрашивали у меня кабардинские князья и уздени, оставшиеся под управлением нашим, с тем, чтобы дела простого народа разбираемы были по российским законам.
3. Если бы начальство отказало исполнить желания, то испросить согласие оного на пребывание их за Кубанью, с тем, чтобы воспрещено было войскам их преследовать или нарушать их спокойствие, что в удостоверение удаления их от всяких вредных замыслов дадут они аманатов.
Это означает намерение продолжать тайные связи с соотечественниками своими, оставшимися под управлением нашим, дабы, возбуждая оных против правительства, предоставляя им убежище за Кубанью и защиту тамошних народов, склонить начальство...[2] беспокойства, предложила им возвратиться в Кабарду на тех условиях, которые найдут они для себя полезными.
До побега кабардинцев за Кубань были от них у нас аманаты. Из присяжных листов их можно составить целые томы. Со стороны нашей употреблены увещания убедительнейшие, самое великодушное снисхождение, истолковано, сколько необходима перемена поведения их для собственной их выгоды, но ничто не помешало им быть изменниками... Итак, по известности мне обстоятельств, отверг я желание кабардинцев, за Кубанью живущих. Аслан-бек Биесленев, принятый ласково и с уважением, получа от меня подарки самым приветливым образом, отправился обратно. Кажется, что приятно ему было дать мне чувствовать, что он, лишь только возможно ему будет, возвратится в Кабарду и что он получил совсем другое о русских понятие. Он прежде не бывал ни у одного из русских начальников»[17].
В том же году русские войска, включая и
кабардинскую милицию, жестко действовали против закубанских кабардинцев и
абазинов, их «операционные базы» были в значительной мере разгромлены. Это
продолжалось и в следующем году, когда произошло и «возмущение» в Кабарде,
вовлёкшее и многих кабардинцев на Малке:
«В октябре вспыхнуло возмущение в Кабарде; некоторые из владельцев бежали в горы, дабы пройти на Кубань, но прежде напали они на селение солдатское и разграбили оное, вспомоществуемы будучи перешедшею к ним из Кубани сильною партиею. В нападении сем участвовали почти все живущие по реке Малке кабардинцы. Трусость подполковника Булгакова, командира Кабардинского пехотного полка, не допустила наказать хищников, ибо догнавши их в тесном ущелье, обремененных добычею и пленными, имея достаточные силы и пушки, не смел на них ударить. Солдаты явно негодовали за сию робость, я назначил тотчас другого начальника, и вразумительно разъяснившись насчет подлой его трусости, приказал ему подать прошение в отставку. Генерал-майор Вельяминов, находясь с войсками за Кубанью, был извещен о намерении закубанцев сделать набег на границы наши, и заблаговременно предупредил Булгакова. Партия сия и с нею соединившиеся кабардинские изменники, на возвратном пути своем находя удобнейшие дороги захваченные нашими войсками, принуждены были вдаться в непроходимые пути почти у самого хребта Кавказа, где испытав ужасный холод, бросивши вообще всех лошадей, потеряв много людей погибшими, возвратилась за Кубань. Черный народ не последовал за владельцами, какие ни предпринимали они средства, дабы удержать оный. Для усиления войск в Кабарде приказал я прибыть из Грузии одному сводному баталиону из Херсонского и Грузинского гренадерских полков. Генерал-майору Вельяминову предписал, ускорив окончанием его действий, возвратить войска на линию»[18].
Таким образом, когда в 1825 году Шора Ногмов поступает писарем в
канцелярию 1-го Волгского казачьего полка, Кабарда по сути замирена,
«абречество» продолжается, однако крупных выступлений в ней уже больше не
происходит, на Кубанском направлении территория в значительной степени
«зачищена» и тоже умиротворена.
В 1821 году он женился на 17-летней Салимат, дочери Исмаила, чья семья жила в ауле Хьэжыхьэблэ в тех же местах под Пятигорском. Вопрос: из какого она была рода? Не нахожу.
Характерно, что детям Шора давал персидские имена, так их фиксировала русская администрация, и это кажется нетипичным для кабардинской знати того времени: Эриван, Эришид, Ерустан, Кульадам.
О детях ниже.
Ещё примечательное:
«Как говорит С. Д. Нечаев, «известный всем приезжим Шора» был желанным собеседником для гостей края и всегда непременно производил на них благоприятное впечатление»[19].
То, что Шора был известен «всем приезжим», было явно заслугой его индивидуальности, но с другой стороны, не отвечало ли это интересам администрации? Переход Шоры с активной полевой работы на службу в канцелярию 1-го Волжского полка совпадает с концом «периода Ермолова». И упоминания о встречах с приезжими, которые есть в источниках нашей информации, относятся к периоду до 1825, вроде бы.
Кто они были, эти приезжие?
«Английский
путешественник Роберт Лайэлл, назвав Ногмова способным и умным человеком,
отметил, что он был поражен его знаниями и «способностью к аргументации».
Другой английский миссионер — Гендерсон, посетивший дом Ногмова 26 сентября
На самом деле и Лайэлл, и, видимо, Гендерсон были шотландскими миссионерами.
Колония Каррас
В 1802 году несколько
шотландских миссионеров получили разрешение от русского правительства на
распространение христианства между кавказскими горцами. Спустя некоторое время
присоединились еще девять человек. Образовалась небольшая колония. Она
расположилась близ Абазинского аула, вымершего от чумы и получила название
колония Каррас.
Молодая колония
получила от русского правительства большие льготы. На 30 лет ее освободили от
податей. Ей разрешалось от черкесов и других горцев брать невольников не моложе
16 лет. По истечении семи лет после обращения их в христианство, разрешалось
давать им свободу.
В 1806 году
шотландцам было высочайше пожалована земля площадью в 7000 десятин. Благодаря
денежной поддержке из Шотландии, миссионеры завели первую в крае типографию с
отличным шрифтом, что дало им возможность издать библию на татарском языке. Но
«обращенные», бывшие невольники, не прощали миссионерам оторванности горцев от
своего народа, они мстили им за насильственное проведение христианской
пропаганды.
В 1808 году шотландцы
пригласили к себе 30 семейств немцев-Вюртенбержцев, живших в Сорепте. Но дела
шотландцев не улучшались, а наоборот, вся торговля перешла в руки к немцам.
В 1815 году
миссионеры вынуждены были прекратить свою деятельность и разъехаться, а немцы
превратились из гостей в хозяев. Они забрали лучшие плодородные земли и
обрабатывали их.
В 1912 году колония
имела свою школу, с обучением на немецком языке, водопровод из Бештаугорских
источников, пивоваренный, известковый и кожевенный заводы
Административно
колония была подчинена Управлению Пятигорского отдела, но пользовалась при этом
самоуправлением.
Материалы взяты у Ф.
Ф. Апухтина, «Прошлое шотландской колонии»[21]
«В 1801 году
шотландские миссионеры Петерсон и Бронтон обратились к российскому
правительству с прошением о создании поселения близ крепости Константиногорской
на Северном Кавказе. Император Александр I, заслушав по этому поводу доклад
министра внутренних дел, утвердил оный 25 ноября 1802 года, открыв тем самым
шотландским переселенцам свободный путь на Кавказские Минеральные Воды. 20
декабря 1802 года князь Цицианов писал графу Кочубею о том, что «миссионеры уже
расположились жить в районе Бештовых гор (Пятигорья), в Султанском ауле,
занимаются изучением татарского языка, хотя Бронтон так совершенно по-арабски
знает, что муллы здешние ему в том уступают, стекаясь во множестве».
Упомянутый в письме аул Султан до настоящего времени существует на территории
Ставропольского края. Интересен он тем, что здешних в окрестностях, по
преданию, с давних пор находится уникальная святыня – подземный пещерный
монастырь, в котором скрывались от иноверческих притеснений древние христиане.
Местные краеведы высказывают сомнения в реальности данной легенды, но я уверен
в ее правдивости, потому что сам бывал в этой пещерной обители. В наши дни
совершенно опустевшая, она действительно недоступна для тех, кто не знает пути
к ее входу. Очень узкий, напоминающий лисью нору, он неприметно расположен на
вершине горы, сплошь покрытой густым хвойным лесом. За подземным лазом
открываются вырубленные в камне-песчанике недлинные коридоры с небольшими
кельями по обе стороны от прохода. Потолки покрыты многолетним слоем черной
копоти, в конце одного из коридоров – монастырский алтарь с уступами и нишами
для икон. На стене в неприметном месте мне удалось обнаружить грубый барельеф с
изображением человеческого черепа. Помимо этих, в катакомбах есть еще и другие,
еще более потайные помещения, но о них мне, к сожалению, ничего толком
неизвестно. Трудно сказать, было ли переселение шотландских миссионеров именно
в это место как-то связано с древним кавказским преданием о затерянном
подземном монастыре, но сам по себе данный факт весьма примечателен…
Однако, ближе к делу. Поселившиеся в Пятигорье шотландские миссионеры
занимались переводом Нового Завета с английского на турецкий, и вскоре для
просвещения кавказских горцев напечатали его на хорошей бумаге с помощью
типографии, которую привезли с собой из Англии. Основанная ими колония
пополнялась другими приезжими шотландцами – всего около тридцати человек, – а
позже к ним присоединились поволжские немцы. Так называемая «Шотландская
колония» просуществовала вблизи Пятигорска недолго. Управляющий военной и гражданской частью на Кавказе генерал А.П.
Ермолов относился к миссионерам неодобрительно, считая их поборниками
политических интересов британской короны. Уже к середине XIX века некоторая
часть шотландцев отставила Северный Кавказ, вернувшись на родину. О судьбе
остальных сведения весьма противоречивые. Вызывает интерес адресованное
министру внутренних дел письмо Шотландского Миссионерского Общества за февраль
«Существование колонии
эдинбургских миссионеров на Северном Кавказе - вполне достоверный исторический
факт. До сих пор в районе КМВ проживают потомки древних шотландских родов -
Давидсоны, Патерсоны, Головые ( в оригинале - Holloway) и т.д.
В 2000 году в Пятигорском государственном технологическом университе Краснокутской
Лидией Ивановной была защищена кандидатская диссертация "История
Шотландской миссии на Северном Кавказе 1802 - 1835 гг", в которой
рассмотрены история Шотландской миссии представителей Эдинбургского библейского
общества на Северном Кавказе 1802 - 1835 гг., участие европейских колонистов в
хозяйственно-экономическом освоении региона Кавказских Минеральных вод,
значение Жалованной грамоты
В прошлом году вышла её монография на эту тему.
В данный момент Лидия Ивановна - директор Пятигорского краеведческого музея»[23].
РОБЕРТ ЛАЙЭЛЛ
(1790 — 1831 гг.)
«Роберт Лайэлл
родился в Шотландии; образование получил в Эдинбургском университете, где
изучал медицину. Вскоре после окончания университета Лайэлл покинул родину и
переехал в Россию, где при поддержке лейб-медика Александра Крейтона занялся
врачебной практикой, главным образом в аристократических домах Петербурга и
Москвы (1815 — 1821 гг.). В
Путешествие
Лайэлла по Северному Кавказу было весьма кратковременным, заняв в общей
сложности около двух недель в первой половине июня
Из путевых заметок Лайэлла для нас наибольший интерес представляет описание находившейся близ Пятигорска шотландской колонии Fipacc. Лайэлл, будучи родом из Шотландии, естественно уделил своим землякам, поселившимся на Северном Кавказе, особое внимание. В Карассе Лайэлл имен случай лично познакомиться с Шорой Ногмовым, который на него, как и на всех других иностранцев, встречавшихся с этим выдающимся человеком, произвел сильное впечатление: «Я вступил с ним в длительную беседу, — пишет Лайэлл, — и был также поражен его знаниями и его сильной манерой рассуждения».
Готовя к печати
свои путевые заметки, Лайэлл довольно широко использовал предшествующую ему
литературу. В частности, и в главе, посвященной описанию Карасса, Лайэлл
неоднократно цитирует Глена — английского миссионера, совершившего в
Его «Путешествие
в Россию, Крым. Кавказ и Грузию» было издано в
«...Другой уздень, или дворянин, Шора, который также примкнул к нам в Константиногорске и сопровождал до деревни, занимался выделыванием кнутов, и мы купили у него большое число черкесских нагаек за 4, десять и даже пятнадцать рублей; у самых дорогих нагаек в рукоятке имеется кинжал. Все они прекрасной работы...
...Мы нашли его [Шору] умным интеллигентным человеком; [327] он одинаково хорошо говорил и писал по-русски; его занятия говорили о том, что, человек небогатый, он обладал благородным складом ума и, вероятно, только ожидал случая, чтобы отличиться. Г-н Джек (шотландский миссионер. — Прим. перев.) информировал нас, что он несколько раз был близок к тому чтобы принять христианскую религию, а однажды даже согласился принять крещение, но потом снова впал в свои магометанские воззрения и догмы. Я вступил с ним в длительную беседу и был так же поражен его знаниями и его сильной манерой рассуждения (О Шоре говорится также у г-на Глена (стр. 84). Он производит впечатление очень хитрого человека; не исключено, что он извлекает определенную выгоду из общения с миссионерами).
Кстати, об отношении именно местных пятигорских черкесов к тому, что происходило с ними:
Во время спора с кабардинским старшиной деревни против г-на Глена был выдвинут аргумент, что «для народа в их краю бог дал Коран, который призывает к высокой морали и осуждает любое проявление безнравственности», следовательно, было бы глупо со стороны миссионеров воображать, что им удастся обратить кого-либо из них в христианскую веру, за исключением того случая, если в первую очередь увенчаются успехом их попытки «обратить в свою религию их мулл и эфенди». В продолжение спора тот же самый старшина признал в общих [325] выражениях чистоту помыслов миссионеров; но вместо того, чтобы слушать их, он на протяжении доброго отрезка времени держал их припертыми к стене путем весьма искусного использования argumentum ad hominem, взывая не к разуму, но к чувствам, как будто вознамерился отомстить им за то, что они постоянно прибегали к тому же приему, проповедуя среди их собратьев-магометан. «У вас есть религия, — говорил он, — которая, как вы утверждаете, лучше, чем любая другая, и вы проповедуете, что, просвещая по поводу этой религии, вы поступаете по отношению к другим так, как вы хотели бы, чтобы они поступали по отношению к вам. Именно так вы говорили вначале. Вы пришли сюда, вы занимали нас красивыми речами, пока вы не отобрали у нас наши земли и не присвоили их себе. Разве это означает поступать по отношению к другим так, как вы хотели бы, чтобы они поступали по отношению к вам? Кто, как вы думаете, поверит в ваши проповеди после того, как вы поступили подобным образом?» Миссионеры отвечали ему, что земли были переданы им правительством, которое имеет право распоряжаться ими; что он должен признать что, как соседи миссионеры относятся к ним лучше, чем их соотечественники, не говоря уже о том факте, что в своем личном пользовании они имеют лишь малую толику земли, в то время как большая часть земли находится в руках у немцев, что ему и другим его соотечественникам в свое время было позволено пасти свой скот, косить сено и т. д. и т. д., без всякой платы. «Ни немцы, ни какие другие чужестранцы, — отвечал старшина, — не рискнули бы обосноваться в этом диком краю, если бы вы не показали им пример». По этому пункту я предоставляю читателю самому решить, кто из спорящих приводил наиболее убедительные аргументы»[25].
девица Анна Стрелкова
Состояние Горячих Вод
в 1819 году описала в воспоминаниях девица Анна Стрелкова
«молодая казанская помещица Анна
Стрелкова в своих воспоминаниях о пребывании в Минеральных Водах в
Однако в описаниях Стрелковой имеются ошибочные положения: она путает черкесские бытовые традиции с ногайскими»[26].
Гниловский В. Г. Мемуары А. Стрелковой «Путешествие на Горячие и Кислые воды» в 1819 году как историко-географический документ // Северный Кавказ. Ставрополь, 1974. Вып. 3. С. 170.
Курашинов Б. М. Содружество муз. Нальчик, 1982. С. 16.
«Не богатство счастьем служит в жизни; и чрез золото слезы льют горести. Дары Провидения не одинаковы для всех людей. Одному дало оно богатство, почести, знатность, но лишило душевного спокойствия; другому отказано иметь сию фортуну, зато сторицею наградило истинными наслаждениями жизни. Одна уверенность в Провидении и надежда на святой Промысел облегчают тяжкий жребий жизни; и добродетель лишь одна может составить блаженство человека!..» Не было сомнений в том, что сегодняшний наш рассказ следует открыть именно этими строками, написанными казанской помещицей Анной Стрелковой(урожденной Наумовой), женой директора Мелекесского казенного винокуренного завода, жившей в нашем городе в начале XIX века
Результатом многолетних исследований и большого желания открыть очередную страницу из подернутого пеленой забвения прошлого нашего города и страны стала вышедшая под занавес года в Ульяновске книга «Россия конца XVIII - начала XIX вв. глазами Анны Стрелковой: Источниковедческий анализ и комментарий мемуаров».
Записки Анны Стрелковой написаны
пылким сердцем и тонкой душой, что читатель, несомненно, почувствует сразу.
Ее произведение исключительно эмоционально. Анну Стрелкову главным образом
интересует собственно жизнь вокруг, люди, психологические нюансы, отношения и
поступки (недаром издатель среди адресатов книги называет не только краеведов, географов
и этнографов, но даже специалистов в области семейной психологии). Стрелкова
живо интересуется всеми событиями, волновавшими в то время страну - будь то
война 1812 года или пожар Казани в 1815-м. Она была умным, неравнодушным
свидетелем многих событий, создав замечательный документ эпохи, галерею ярких,
точных портретов (в том числе психологических) своих современников - членов
семьи императора Александра I, князей Волконских, Репниных, Разумовских, своих знатных родственников - князей
Мещерских, Тенишевых, Долгоруковых, историка Бантыш-Каменского и многих других.
Невероятно широка и география мемуаров - Мелекесский винокуренный завод,
Среднее Поволжье, центральные, северо-западные, южные губернии России,
Кавказ... Как пишет в предисловии к изданию Н.Прохорова, Анна Стрелкова
обладала важной особенностью - умением быть в нужное время в нужном месте.
Полтора десятилетия прожила она со своим мужем на мелекесской земле, в глухой
провинции, но практически ни одно важное событие, происходившее тогда в стране,
не осталось без ее внимания, оценки.
Мемуары «История моей жизни: 1790-1850-е гг.», написанные Стрелковой -
произведение без преувеличения уникальное, созданное в эпоху, когда
мемуаристика в России только зарождалась. А просвещенные женщины, чей взгляд
всегда отличает особая чуткость, для потомков тогда писали и вовсе редко.
Знаменитые «Записки» президента Российской академии наук Е.Дашковой появились в
печатном виде много позже времени создания «Истории моей жизни» Стрелковой.
Родившись в одном из богатых поместий Казанской губернии в семье крупного
землевладельца Ивана Наумова, Анна получила неплохое воспитание и образование
(училась в Санкт-Петербургском Екатерининском институте). В 1816 году вышла
замуж за героя Отечественной войны, руководившего казанскими ополченцами,
назначенного инспектором (что по тогдашним меркам было равнозначно директору)
Мелекесского казенного винокуренного завода (предприятия, напрямую
подчинявшегося министерству финансов, так как работало оно непосредственно на
государственную казну).
Это был счастливый брак, хотя жизнь этой женщины нельзя назвать совершенно
безоблачной - из пятерых детей Стрелковых до совершеннолетия дожили только
двое. Из книги можно узнать и о других невзгодах, выпавших на долю Анны, ее
матери, брата... Несмотря ни на что она не утратила жизнелюбия, живейшего
интереса к событиям, людям, честно рассказала обо всем, чему стала свидетелем.
«...Да будет эта справедливая повесть служить юному поколению залогом будущего счастья и устремлять все чувства, мысли и дела их к пользе и добру ближнего»[27].
Она
была уже не «девица» раз Стрелкова – это её мужняя фамилия и лет ей было под
30.
Орлай, Иван Семенович
(Orlay de Carva) — действительный
статский советник, доктор медицины; гоф-медик; директор Нежинского Лицея кн.
Безбородко, а затем Одесского Ришельевского Лицея; писатель. — И. С. Орлай, по
происхождению карпато-росс, родился
в
В печати находится не много трудов
Орлая, но имя его было хорошо известно ученому миру не только у нас, но и за
границей, и многие русские и иностранные ученые общества избирали его в число
своих действительных или почетных членов. Орлай был членом Московск. Общ.
Испытателей природы, Общества Истории и Древностей Российских, Виленского
Медицинского Общ., почетным членом Медико-Хирургической Академии, Виленского
университета, Казанского Общ. Любителей Отечественной словесности; кроме того,
он был членом Альтенбургского Ботанического Сада, Йенского Минералогического
Общ., Эрлангенского физико-медицинского общ. и др. Свое обширное собрание книг,
рукописей и естественных коллекций Орлай частями пожертвовал в различные
библиотеки и общества.
И. С. Орлаю принадлежит: Dissertatio sislens doctrinas de viribus naturae medicatricibus etc.
(Dorpat 1807); Oratio in laudes Russiae principum etc. (Petrop. 1809); История о карпато-россах ("Сев. Вестн." 1804, ч. I и III); О необходимости
обучаться преимущественно отечественному языку и нечто об обучении языкам
иностранным ("Записки, издаваемые от Департ. Народн. Просвещ.", 1825,
кн. I); Мнение о преобразовании училищ в России (напечат. Н. А. Лавровским в
его исследовании: "Гимназия высших наук кн. Безбородко", Киев 1879,
стр. 145—158); О юго-западной Русии ("Труды и Зап. Общ. ист. и древн.
Рос." 1826, ч. III, кн. 1); кроме того, Орлай принимал деятельное участие
в изданных Медиц. Коллегией "Observationes
medicochirurgorum Ruthenici Imperii" и в упомянут. выше "Pharmacopea
castrensis Ruthenica". Значительное число трудов Орлая осталось в рукописи.
Архив Департамента Герольдии
Правительств. Сената и Мин. Народного Просвещения. "Сев. Пчела" 1829,
№ 33; Н. А. Лавровский, "Гимназия высших наук кн. Безбородко в
Нежине", Киев 1879: Гимназия высших наук и Лицей кн. Безбородко, СПб. 1881
(изд. 2); Ришельевский Лицей и Императорский Новороссийск. Университет".
Одесса 1898; И. Михневич, "Историч. обзор сорокалетия Ришельевского
Лицея", Одесса 1857. "Русск. Стар." т. IV, стр. 240—251.
(Воспоминания Д. К. Тарасова); 1899, т. I; Письма Н. В. Гоголя, СПб. 1902, т.
I; Змеев, "Русские врачи-писатели"; Словари — Брокгауза и Ефрона,
Recke и Napiersky и др.
Ив. Кубасов.
{Половцов}[28]
«Карпаторусское национальное
движение сразу же активизировалось при малейших послаблениях австрийской
ассимиляторской политики. Так, как только императрица Мария-Терезия разрешила
преподававать в униатских семинариях на русском языке и произносить проповеди
по-русски, сразу же начали свою просветительскую деятельность знаменитые
утро-русские "будители" - Иван Орлай (1770-1829), Михаил Балудянский
(1764-1847), Петр Лодий (1764-1829), Юрий Венелин (1802-1839). Эти
карпаторусские интеллигенты вследствие австрийских репрессий при императоре
Леопольде II переселяются в Россию. Лодий стал ректором С-Петербургского
университета, Балудянский - воспитателем великого князя (будущего императора
Александра I). Орлай - доктор философии Кенигсбергского университета, почетный
член Российской Академии наук, действительный член общества Истории и
Древностей Российских - важен для нас как первый карпаторусский историк.
Угро-русским национальным катехизисом стала его статья "История о
карпато-россах или о переселении россиян в Карпатские горы и о приключениях с
ними случившихся" ("Северный вестник",
Впечатление, что данная часть
взята отсюда:
Широкорад
А. «Россия и Украина. Когда заговорят пушки...»
http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/shirok/04.php
«Как всегда, нравственность не могла обойтись без надзора - в стенах гимназии свистала розга. Пороли и Гоголя. Нестор Кукольник, учившийся с ним вместе в гимназии, вспоминал, что Гоголь кричал пронзительно. Потом по пансиону разнеслась весть, что он "сошел с ума". "До того искусно притворился, - писал Кукольник, - что мы все были убеждены в его помешательстве".
Директор гимназии И. С. Орлай нехотя прибегал к этим мерам. Орлай, как вспоминает тот же Кукольник, "даже хворал, подписывая приговор".
Иван Семенович Орлай был одним из тех людей, которых новое царствование призвало под свои знамена. Выходец из Венгрии, он нашел в России вторую родину и отдал ей все свои таланты и знания. В девятнадцать лет Орлай уже был профессором, слушал лекции в Вене и во Львове, в Кенигсбергском университете, где философию, например, читали "по тетрадкам Канта". В 1821 году, когда Орлай заступил на директорство в Нежине, оп был и доктор медицины, и доктор философии - одно время он состоял даже гофхирургом при Павле Первом. Орлай участвовал в войне 1812 года и оперировал раненых в госпиталях.
Страстный почитатель языка Горация и Тацита, он зазывал к себе учеников, угощал их обедом и за столом беседовал с ними по-латыни.
В лицее Орлай стремился внедрить методы швейцарского педагога Песталоцци, весьма популярного тогда в Европе. Главным постулатом учения Песталоцци было взаимопонимание учащихся и учителей. Подбирая штат воспитателей, Орлай старался прежде всего найти людей образованных, мыслящих, умных, способных вывести своих воспитанников на широкую дорогу общеевропейской культуры. И ему удалось - за малым исключением - найти педагогов, которые соответствовали этой задаче. Многие из них, как и сам Орлай, имели за плечами один-два института или университет, знали несколько языков и были энциклопедически образованны. Были среди них и греки, и венгры, и французы, и итальянцы, и швейцарцы, и русские.
Нелегко было Орлаю управляться с этим разноязыким составом, с разными самолюбиями и отношением к педагогической науке. Одни были истинные ревнители своего предмета, другие больше думали о процветающем в низинном Нежине "огородике", то есть о выращивании огурчиков, и выгодной женитьбе на дочках нежинских торговцев табаком и колбасников. Почти у всех учителей были собственные дома в городе, они пускали к себе па постой гимназистов, торговали через подставных лиц изделиями своего огорода.
Но ко всем ним Орлай находил свой подход. О стиле его управления говорит выписка из "Журнала конференции Гимназии Высших наук": "Г-н Директор изъявил свое желание, чтобы каждый из присутствующих в заседаниях на счет управления гимназии объявлял свои мысли свободно и вольно, хотя бы случилось то против какой-либо меры, предлагаемой самим Господином Директором, и чьи окажутся основательнейшими суждения, записывать в параграфах журнала под его именем".
Наверное, поэтому время Орлая в Нежинской гимназии считалось потом временем "беспорядков". Но из этих-то "беспорядков", из этой свободы общения профессоров с директором, а учащихся с профессорами и родился дух гимназии, который не так-то легко было вытравить из нее, когда Орлай ушел.
Красивый, всегда с иголочки одетый, Иван Семенович являл собой образец человека высоких помыслов и нравственной чистоты. Именно таких людей, как И. С. Орлай, имел в виду Карамзин (сам, кстати, принадлежавший к их плеяде), когда писал, что не нововведения спасут Россию, не переписывание па русский язык Наполеонова кодекса, а собирание вокруг трона голов независимых, честных, ставящих выше всех благ благо отечества.
Гоголю повезло - он видел таких людей. Его детство и юность прошли под знаком их влияния, и сам он по воспитанию и образу мыслей принадлежал к их эпохе, а не к той, которая уже занималась на горизонте. Это важно отметить, так как большая часть сознательной жизни Гоголя пала на иное время, о котором речь еще впереди».
…
«Недаром в гимназии так любили
именно историю - это было влияние эпохи, находившейся под впечатлением выхода
одиннадцати томов "Истории
Государства Российского" Карамзина (они тоже стояли на полках
лицейской библиотеки) и чтения романов Вальтера Скотта. Среди гимназистов
образовалось даже историческое общество, где самостоятельно переводили
иностранных историков и составляли полную всемирную историю из компиляций и
самостоятельных[30]».
Сменился Орлай во главе Нежинского лицея в
1826 году, после того как сменился царь (а на Кавказе – Ермолов и у Шоры –
служба). А назначен он была туда осенью 1821, через пару лет после общения с
Ногмовым.
Степан Дмитриевич Нечаев (1792-1860)
Степан Дмитриевич Нечаев
родился 18 июля
В
События 14 декабря
Еще в
Представители тульской
интеллигенции из окружения Нечаева занимались "переводом и изданием
полезных книг". Сам Нечаев, будучи членом Общества любителей российской
словесности, опубликовал в его Трудах "Собрание провинциальных слов
Тульской губернии".
Ф. Г. Покровский, бывший
учитель Тульской гимназии, написал и издал книгу "Дмитрий Иванович
Донской" (Тула, 1823), посвятив ее С. Д. Нечаеву.
… По инициативе и при
горячей поддержке Нечаева был поставлен вопрос о создании на Куликовом поле
памятника. Нечаев ратовал за создание памятника именно на месте сражения, готов
был пожертвовать для этого частью своей земли (он был владельцем части Куликова
поля), принимал участие в изучении Куликова поля, вел переписку с известным
архитектором Мартосом о проекте памятника. Ему принадлежат несколько статей о
Куликовской битве: "Некоторые замечания о месте Мамаева побоища",
"Описание вещей, найденных на Куликовом поле", "О найденных на
Куликовом поле двух старинных оружиях", "Историческое обозрение
Куликова поля", "Отечественные известия". Найденные на Куликовом
поле вещи - старинные бердыши, мечи, копья, нательные кресты - Нечаев бережно
хранил, в своем имении Сторожево Рязанской губернии создал первый музей
археологических находок с поля Куликова…»
Пытался возрождать в Туле театр.
«Оставив Тульскую губернию, С. Д. Нечаев
в
После восстания на Сенатской
площади Нечаев вызвал к себе пристальное внимание шефа жандармов Бенкендорфа.
Однако прямых улик против него не было, и к следствию по делу декабристов
Нечаев не привлекался. Вскоре Нечаев начал быстро продвигаться но службе.
Пользуясь покровительством дяди своей жены, обер - прокурора синода князя П. С.
Мещерского, Нечаев получил место в синоде, а в
Умер Нечаев 5 сентября 1860
г»[31].
Итак, перед нами «просветитель»,
сознательный активист-интеллигент, со связями (интересно, что его дядя –
Мещерский. У Анны Стрелковой Мещерские тоже указаны родственниками. «Узкий круг»,
много кросс-связей и пересечений в российском «свете», «просвещённом
общественном слое» тогда было). Теперь обратим внимание, что с 1833 по 1836
годы С.Д.Нечаев был в Петербурге, на весьма солидной должности – тогда же там
был и Шора. В связи с этим интересны видение и представления Нечаева о Кавказе,
черкесах и конкретно Шоре Ногмове, отраженные им в
НЕЧАЕВ С. Д.
ОТРЫВКИ ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК О ЮГО-ВОСТОЧНОЙ РОССИИ
«Жаль что горы, увеселяя зрение, заставляют вместе терпеть мучение Танталово. Желалось-бы полюбоваться на них поближе, желалось-бы сколько можно далее проникнуть в каменистые их недра, но недреманная их стража не выпускает из рук оружия – и горе любопытному, дерзающему проникнуть в последний приют необузданной свободы!
Разбой составляет главное упражнение Горских народов, мщение – главную страсть. Дерзость их наездников [30] извеcтна; злоба за пролитую кровь доводит иногда родственников до совершенного исступления. В пример мстительности их рассказывали мне происшествие, случившееся в соседстве Лезгинов, самого дикого племени на Кавказе. В обширной караульне отдыхали пришедшие со смены солдаты; вдруг как молния влетает брат недавно убитого Лезгина. В одно мгновение он закалывает троих, и когда наконец, четвертый успел схватить ружье и штыком примкнул к стене разбойника, он бросил в солдата окровавленный кинжал и при последнем издыхании нанес еще тяжелую рану.
Таковы они и между собою. Ужасный обычай кровомщения родит непресекаемый ряд убийств и грабежей, которые наконец превратили бы жителей в Африканских тигров и как моровая язва, умалили население сего края, еслиб сродное простоте нравов гостеприимство и свойственные рыцарскому духу дружеские связи, известные на Кавказе под именем Куначества, не полагали некоторой преграды сему истребительному потоку».
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1820-1840/Necaev_S_D/text.phtml
«При подошве Бештовой горы видны два аула мирных Черкесов 3. Я имел [33] случай быть в одном из сих селений, у жены сосланного в Сибирь Узденя Каспаго. Жилища как дворян, так и их подданных (ясырей) не иное что, как продолговатые, выбеленные внутри и снаружи мазанки, без потолка, без пола, без рам и без печи. Окны затворяются одним ставнем, а печи заменяет камин с большим шатром, из которого дым выходит чрез сплетенную из прутьев трубу, всегда открытую, даже и зимою. В главной комнате (сакле) хранятся лучшие пожитки и посуда; тут-же, в переднем углу обыкновенно стоят два дивана, равно длинные и широкие, украшенные резьбою, весьма похожею на вычуры старинных Русских мебелей. В жилищах ясырей не нашел я большой разницы от господских палат; оба состояния немного различаются и в одежде. У Черкес заметишь, может быть, более опрятности. При посещении гостей хозяйка не смеет сесть пред ними; если она молодая женщина, то и совсем не показывается. Девицам позволяется зато пощеголять своим нарядом. Благодаря сему обычаю, мы видели трех дочерей наказанного разбойника: Кокуну, Фатимату и Солимату, из которых старшая отличалась необыкновенною обувью: она стояла и ходила на деревянных скамейках, украшенных жестью. Все зашиты в коженые корсеты, [34] придающие необычайную стройность стану. Затейливую сию шнуровку называют они хоншуба. Один супруг имеет право освободить кинжалом заключенные прелести из под сего ига. Мы много любовались на прекрасные глаза и вообще на правильные черты Черкешенок. Дети также чрезвычайно милы. Взрослых в ауле мы никого почти не видали: они занимались в то время сенокосом; но их каждый день можно встретить на Горячих водах. Все имеют вид умный, гордый, воинственный. Вообще они роста среднего, стройны, ловки, славные наездники. Костюм их имеет в себе нечто характерное, живописное: косматая шапка, заменяющая чалму Турецкую, в удивительной гармонии с пламенным выражением их физиономии. Бешмет (род полукафтанья) перевязан туго ременным поясом, на котором висит шашка, а чаще всего кинжал. Высокие суконные штиблеты заменяют им ботфорты. Башмаки делают они своим покроем, без подошвы, а в сапогах совсем не имеют нужды, ибо ходят мало и степную даль сокращают верховою ездою. В дурную погоду бурка служит им непроницаемою и теплою защитою от дождя и холода. В огородах я ничего другого не приметил кроме кукурузы. Они сеют еще несколько пшена, но от Руских покупают и муку, хотя [35] главная пища их – молоко и мясо баранье.
Со введением Магометанства Черкесы пишут на своем языке Арабскими буквами. Недостаток их для выражения всех звуков языка Черкесского, обильного носовыми и гортанными складами заставляет желать, чтоб для Кабардинских племен изобретена была особая азбука. Один из их Узденей, занимающийся разным торгом на Горячих водах, известный всем приезжим Шора, намеревался представить Правительству опыт таковой азбуки для напечатания. Одаренный счастливыми способностями, сей молодой человек успел выучиться – сколько можно в здешнем краю – пяти языкам, кроме природного: Арабскому, который по справедливости считается на Востоке не только священным, но и ученым; Татарскому или Турецкому, который от древнего Монгольского владычества, не менее от позднейшего распространения Суннитского вероисповедания, в таком-же всеобщем употреблении между Кавказскими племенами, в каком теперь Французский язык в Европе; Абазинскому, в котором, вопреки некоторым ученым, не находит Кабардинский филолог никакого сходства с Черкесским; Персидскому и Русскому. Одни из них стали ему известны в школе Кумыцкой, заведенной в деревне Эндери, [36] которую Руские называют неправильно Андреевскою; другие от здешних Миссионеров и сообщества. По издании азбуки, он хотел заняться правилами Грамматическими и переводами с Арабского разных нравственных книг для чтения. Будучи предан Русской Державе и доказав свою верность участием в наших экспедициях и проч., он сочиняет иногда небольшие поэмы во славу нашего оружия, которые не может распространить между соотечественниками иначе, как чрез изустное предание и медленное изучение на память. По введении собственной граматы, легче будет рассевать в Кабарде и даже за Кубанью благонамеренные писания, которые конечно могут послужить к смягчению нравов диких наших соседей, хотя скудная и непроходимыми горами пресекаемая их отчизна, долго еще полагать будет преграды к соединению взаимных выгод общим миром. Может быть, предположение постепенного их образования покажется мечтательным; но с другой стороны грустно думать, что одно истребление может положить конец их разбойнической жизни. Междоусобия, праведная месть владычествующей на Кавказе Державы и еще более, моровая язва, свершили уже над многими племенами ужасный приговор небесного правосудия. Кабардинцы подвергнулись той-же участи. Спаслись от [37] общей гибели те только, которые покорились победоносному Русскому оружию. Когда еще составляли они сильный и многочисленный народ, победы их прославлялись народными стихотворцами. Во время общего торжества слышался их голос, сопровождаемый разными инструментами, из которых один особенно имеет вид apфы. Черкесские Барды носили общее название гие-ю-ко. Один уцелевший от общих бедствий, престарелый песнопевец и теперь еще жив. Я хотел посетить обитаемый им аул, но отдаленность не допустила меня видеть здешнего Оссиана. В стихотворениях Кабардинских, древних и новых, не нашел я правильного размера, но везде богатую рифму по образу Арабских и Персидских. Из перевода Шоры, за точность которого он сам отвечать не мог, замечается некоторое сходство с Шотландскими песнями, изданными Макферсоном. Те-же сравнения из дикой, величественной природы, те же предметы: кровавые битвы, похищения красавиц, сетования о убиенных воинах и тому подобное….
Бесстрашнее других почитаются одни панцырники. К счастию, кольчуги у них также редки, как и дороги. За лучшие шашки почитаются Венгерские. Более обыкновенные носят названия безъимянок, волчков, от худо вырезанного на них изображения волка, франок, [40] с Латинскими буквами; уважаются также Грузинские сабли и кинжалы. Уверяют, что есть еще современные Крестовым походам. Сии последния ценятся очень высоко. Вообще главное богатство, главная страсть Горских жителей – оружие; любят еще щеголять сбруею. Серебряные украшения их довольно у нас известны».
Писано это видимо в году 1825.
«Нечаев Степан (Семен?) Дмитриевич (18.7.1792 — 5.9.1860). Чиновник по
особым поручениям при московском генерал-губернаторе. Поэт, писатель, историк и
археолог.
Из дворян Рязанской губернии. Отец — предводитель дворянства Данковского уезда
Рязанской губернии Дмитрий Степанович Нечаев, мать — Анна Ивановна Сиверс.
Воспитывался дома, сдал экзамены при Московском университете. В службу вступил
актуариусом в Коллегию иностранных дел — 16.1.1811, чиновник канцелярии
рижского военного губернатора — с 1.4.1811 по 12.12.1812, принимал участие в
формировании ополчения в 1812 во Владимире и Арзамасе, почетный смотритель
Скопинского уездного училища — 8.10.1814, директор училищ Тульской губернии — с
18.9.1817 по 15.10.1823, чиновник по особым поручениям при московском
генерал-губернаторе кн. Д.В. Голицине — 9.1.1824. С 1816 член Общества истории
и древностей российских (в 1838—1839 его вице-президент), член Общества
любителей российской словесности при Московском университете.
По показанию Д.И.
Альбицкого, член Союза
благоденствия. К следствию не привлекался и наказания не понес.
Откомандирован в помощь флигель-адъютанту гр. А. Строганову для расследования
случаев произвола администрации в Пермской губернии — 28.9.1826, причислен к
собственной его императорского величества канцелярии — 13.7.1827, определен в
Синод за обер-прокурорский стол — 1.12.1828, член Коллегии духовных училищ —
6.4.1829. действительный статский советник — 8.12.1831, обер-прокурор Синода —
2.4.1833, сенатор 6 департамента Сената и тайный советник — 25.6.1836,
переведен в другой департамент — 19.12.1841, первоприсутствующий в 1 отделении
6 департамента Сената — 26.12.1847, действительный тайный советник — 26.8.1856,
вышел «по болезни» в отставку — 30.11.1857. Умер в с. Сторожевая слобода Данковского
уезда Рязанской губернии.
Жена (с 1828) — Софья Сергеевна Мальцева (ум. 1836), сестра Ивана Сергеевича
Мальцева (1807—1880), секретаря русской миссии в Тегеране в 1828; сын — Юрий
Нечаев-Мальцов (11.10.1834 — 1913), обер-гофмейстер, фабрикант и золотопромышленник;
кроме него еще сын и две дочери».
Мухина С.Л. Безвестные декабристы (П.Д. Черевин, С.Д. Нечаев) // Ист. записки. М., 1975, т. 96.
Использованы материалы с сайта Анны Самаль "Виртуальная энциклопедия
декабристов" - http://decemb.hobby.ru/
[32]
Из предисловия А.Берже к изданию «Истории адыхейского народа»: «Рассказывают еще некоторые кабардинцы, лично знавшие его. что он познакомился с Пушкиным во время бытности его в Пятигорске, что Ногмов содействовал поэту в собрании местных народных преданий и что поэт, в свою очередь, исправлял Ногмову перевод песен с адыхейского языка на русский»[33].
Интересно, а какие именно обязанности Шора
Ногмов исполнял в 1-м Волжском казачьем полку? Это была не просто воинская
часть, а административно-территориальное образование, видимо, так что должность
писаря могла подразумевать знакомство и участие во многих вопросах быта
региона. А может и нет. Может, он был переводчиком обращений горцев? Полковой
писарь тогда занимался составлением суточных приказов, оформлением поступающих
указаний, контактами с приписанными к полку казаками и управлением казачьих
войск. То есть, имел доступ к основному массиву информации. Мог Шора быть
ответственным за входивших в полк «инородцев» типа тех же «бабуковцев»?
В 1828 году, когда формировался лейб-гвардии Кавказско-горский взвод
Собственного Его Императорского Величества Конвоя, Шора «подал прошение о
зачислении в его состав»[34]. Но в это время
происходит переселение черкесских аулов из-под Бештау на Малку. Интересен
вопрос, как воспринималось это переселение самим горцами, каковы были его
причины в комплексе, а также отношение к этому самого Шоры.
Между прочим, намерение формировать охранное подразделение из ста
конных представителей «почетнейших владельческих и узденских фамилий»,
сменяемых каждые три или пять лет, было
высказано ещё в Грамоте царя Александра 1 кабардинскому народу в 1812 году[35]
В 1829 году он «прикомандирован» (?) для «выполнения обязанностей
учителя аманатской школы в Нальчике»[36]. По одним данным,
открыта в Нальчике в 1820 году[37], но здесь сказано,
что в 1829 году:
«Путем распространения образования среди
присоединенных народов в ХIХ в. И.Ф. Паскевич, Г.А. Емануель и др.
известные деятели стремились укрепить позиции России на Северном Кавказе. В
Нальчике при поддержке Г.А. Емануеля в
Детей горцев содержали
прилично, кормили и поили по образу их жизни. У родителей «не было причин
жаловаться на обращение с их чадами» [4]. Аманатские школы находились под
надзором учителей-магометан. Обучались в них преимущественно выходцы из знатных
семей карачаевцев, кабардинцев, осетин и других народов. Под надзором мулл
аманаты соблюдали посты, предписанные Кораном. В столь сложное время
«русские были далеки от мысли, чтобы обращать горцев в христианство» [5].
В первом полугодии занимались с детьми разговорной речью, во втором
приступали к изучению предметов, обязательных для изучения. Вместо Закона
Божьего в горских школах изучали мусульманское законоучение, с которым их
знакомил мулла или эфенди [6]»[38].
Не совсем понятно следствие применения слова «аманатская». На первых порах
туда детей-аманатов, взятых русской администрацией в духе местных традиций (в
том числе и традиций воспитания) у
влиятельных горцев, зачисляли?
При Ногмове школа располагалась в Доме Тавлиновых (?), купцов.
«администрация сочла необходимым отметить, что он отличается [20] «примерным усердием» и «во все сие время успел преподать малолетним детям хорошее познание в чтении азбук на русском и турецком языках». Дом Тавлиновых в Нальчике, против сквера Свободы, где размещалась тогда аманатская школа, стал, по существу, первым опорным пунктом светского образования в Кабарде»[39].
В
Появление де Беса в контексте «венгерского
дворянства сербской
нации» генерала Эммануэля, с 25 июня 1825 г. – командующего войсками на Кавказской
линии и начальника Кавказской области[40]
и интереса венгерских ученых того периода к Кавказу[41]
- это интересное соприкосновение.
Эммануэль оставляет
свой пост как раз ко времени отправки Шоры Ногмова в Петербург, удовлетворив
его прошение:
«В
Тут интересный вопрос.
Что значит «никаких пособий», если до 1832 года, когда получил офицерский чин,
Шора жил в казарме[43]?
Он рацион сам себе обеспечивал? Кстати, то,
что Шора так долго шел к офицерскому званию, через службу писарем и
оруженосцем, показывает, что если он и рассматривался с точки зрения российской
табели как дворянин, то низшей категории. В данной связи: кабардинские Ногмовы
– потомки либо самих, либо их вольноотпущенников, зависимых людей. Есть ли
среди адыгов еще Ногмовы?Кстати: «как известно, у Шоры при жизни не было
официально за ним утвержденной фамилии Ногмов. Только в предпоследнем (1843) году жизни он возбудил ходатайство о
присвоении ему родовой фамилии, но скончался, так и не дождавшись осуществления
своего замысла. В мае 1845 года генерал-майор Голицын распорядился сообщить
наследникам Шоры Бекмурзина, чтопо ходатайству наместника Нейдгардта император
«Высочайше повелевать соизволил… штабс-капитана Шора Бекмурзина, именовать
настоящую его фамилию Шоры Бек Мурзин Ногма»[44]
Что за «командир
полуэскадрона» С.А.Муханов?
Вот Ряжская линия дворянского рода Мухановых, весьма
представительная. Подходит Сергей Николаевич, кавалергард
Кроме того, полковник Муханов был кавалерийским
командиром на Кубанском направлении в конце 18 века[47],
когда Шора еще ребенком был. Чем его
отец, интересно, занимался, Бекмурза?
Вот ещё один интересный Муханов
Павел Александрович
Павел Александрович родился 14 декабря 1797 года - историк, собиратель и издатель материалов по отечественной истории, наш известный археограф, издатель одноименного сборника, открывший летопись Филарета, председатель Императорской археографической комиссии и проч. (24), (4)
По окончании курса наук в Императорском Московском университете и в Муравьинском училище для колонновожатых в 1815 году, Павел Александрович поступил на военную службу по квартирмейстерской части; произведен в прапорщики - 30.VIII.1816; переведен в 1-й Украинский уланский полк поручиком - в 1818; адъютантом к командиру 5-го Пехотного корпуса графу А.П. Толстому - в 1821; в чине штабс-ротмистра переведен в лейб-гвардии Драгунский полк (позже переименован в лейб-гвардии Конно-гренадерский), с переименованием в штабс-капитаны. На время войны с турками и Польской кампании был прикомандирован к главнокомандующему графу Дибичу, с производством в капитаны; за дело под Шумлой, переход через Балканы и взятие Айдоса награжден орденом Св. Владимира 4 степени с бантом и золотым оружием с надписью "за храбрость" - 30.VIII.1829. В Польскую кампанию (в ней участвовал и Горский полуэскадрон Императорского конвоя, отличился Хан-Гирей) за сражение при Остроленке произведен за отличие в полковники, с назначением состоять при главнокомандующем действующей армией. По окончанию войны в 1832 году был назначен Директором Варшавской квартирной комиссии; за труды при обращении нижних чинов бывшей польской армии в российскую службу награжден орденом Св. Владимира 3 степени - 6.XII.1832. В 1834 вышел в отставку и, поселившись в Москве, всецело посвятил себя научным историческим занятиям и исследованиям. Назначен вице-президентом совета народного просвещения в Царстве Польском - 16.V.1842; действительный статский советник - в 1843; назначен попечителем Варшавского учебного округа и награжден орденом Св. Станислава 1 степени - в 1851; назначен главным директором, председательствующим в комиссии внутренних и духовных дел Царства Польского - 8.III.1856, с оставлением попечителем учебного округа; произведен в тайные советники - 5.V.1856; награжден орденом Св. Владимира 2 степени - в 1858; награжден орденом Белого Орла - в 1860. Назначен членом Государственного Совета с переводом в Департамент гражданских и духовных дел - 23.IV.1861; переведен в Департамент государственной экономии - 11.VII.1864; произведен в действительные тайные советники - 1.I.1867; по кончине А.С. Норова назначен председателем Императорской археографической комиссии - 3.II.1869; награжден орденом Св. Александра Невского - 1.I.1871. (24)
П.А. Муханов был действительным членом следующих обществ: Императорского общества истории и российских древностей - с 27.X.1834, Императорского вольно-экономического общества - с 8.I.1835, Московского общества испытателей природы - с 26.IV.1835, Московского общества сельского хозяйства - с 9.VIII.1835, Императорского русского географического общества - с 1854, Императорского русского исторического общества - с 29.III.1871. "В уважение государственных и ученых заслуг" П.А. Муханов был признан почетным членом Императорского Московского университета - 12.I.1856; почетный член Императорской Публичной библиотеки - с 23.VIII.1865, Московского Румянцевского музея - с 18.III.1867 и Императорского русского археологического общества - с 14.III.1870. (24)
… Павел Александрович был в приятельских отношениях с А.С. Пушкиным. При его активном участии удалось уберечь Александра Сергеевича от дуэли с В.Д. Соломирским. Об этом писали М.И. Семевский, Н.О. Лернер и Б.Л. Модзалевский (М.И. Семевский со слов П.А. Муханова. К биографии Пушкина. Рус. Вестн., 1869, № 11, стр. 81-85; H.О. Лернер. Рус. Стар., 1907, т. 131, стр. 104 и Б.Л. Модзалевский. Письма, II, 239):
"В конце двадцатых годов в Москве славился радушием и гостеприимством дом князя Александра Михайловича и княгини Екатерины Павловны Урусовых. Три дочери князя Урусова, красавицы, справедливо считались украшением московского общества. Старшая из них, Мария, была замужем за графом А.И. Мусиным-Пушкиным; вторая, Софья, вышла впоследствии за князя Льва Радзивила, а третья была потом в замужестве за графом Кутайсовым. Почти каждый день собирался у Урусовых тесный кружок друзей и знакомых, преимущественно молодых людей. Здесь бывал П.А. Муханов, блестящий адъютант знаменитого графа П.А. Толстого…»[48]
Создатель сайта mukhanov.ru Денис Муханов подтвердил нам, что, из имеющихся у него сведений, наиболее вероятной фигурой представляется Сергей Николавеич Муханов, бывший адъютантом Бенкендорфа.
«1832 г. Октября 12. Для Собственного
ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА Конвоя, из людей всех полков Кавказского Линейного Казачьего
войска, отличных храбростью и поведением, сформирована Команда
Кавказского Казачьего Линейного войска, после чего Конвой состоял из
вышеупомянутой команды и из Лейб-Гвардии Кавказско-Горского эскадрона
(сформирован в
«со второй половины 20-х гг. XIX в. в состав самой
приближенной к русскому трону воинской части - Собственного Его Императорского
Величества конвоя - была включена группа мусульман - горцев Кавказа. Вопросами
их обучения и подготовки занимался наиболее доверенный приближенный Николая I,
генерал-адъютант А.Х. Бенкендорф. Он в молодости служил на Кавказе, хорошо знал
своеобразие его быта и обычаев и тонкости обращения с мусульманской частью его
населения.
Бенкендорф писал о необходимости: "Не давать [горцам - Д.А.] свинины и
ветчины. Строго запретить насмешки [над ними - Д.А.]... Телесным наказаниям не
подвергать... Не запрещать умываться, по обычаю, несколько раз в день...
Эффендию [мусульманское духовное лицо - Д.А.] разрешить посещать горцев, когда
он пожелает... Наблюдать, чтобы во время молитвы горцев... им не мешали...
чтобы... насчет веры горцев ничего худого не говорили и не советовали
переменять ея" [9]. Для лучшего удовлетворения религиозных нужд русских
гвардейцев-мусульман в Гвардейском корпусе была учреждена штатная должность
гвардейского мусульманского имама (муллы); по традиции в XIX в. под его
контролем находилась мусульманская часть Ново-Волковского кладбища
Санкт-Петербурга [10].»
9. Правила для обучения горцев, подготавливаемых для
службы в Собственном Его Императорского Величества конвое в Дворянском полку,
составленные управляющим Главной Императорской квартирой генерал-адъютантом
А.Х. Бенкендорфом в
10. Аминов Д.А. Татары в Старом Петербурге, Спб., 1994.[50]
Дабы дать горцам Кавказа
необходимое образование, согласно заявленному ими желанию, Высочайше повелено
определить их в Дворянский полк39. Но горцам, несмотря на все
данные им привилегии, не особенно нравилось пребывание в Дворянском полку, и,
спустя некоторое время, от них начали поступать заявления с просьбами
увольнения обратно во взвод или на родину, а из Дворянского полка - жалобы на
горцев «за их беспокойный характер» и просьба об откомандировании из полка40.
Государь Император не изъявил на это своего согласия, так как по собственному
выражению Его Величества, «беспокойный характер» есть не преступление, а только
«нравственный недостаток»41.
Горцы, оценив такое великодушие Государя Императора, просили о зачислении в
военно-учебные заведения их детей и родственников, в результате чего было
принято 40 малолетних горцев -25- княжеских фамилий и определено в Дворянский
полк, в Александровский, Павловский и 2-й Кадетский Корпус.
В 1830-1840 годах в кадетских корпусах воспитывалось 315 горцев42.
Помимо молодых горцев, учившихся в кадетских корпусах, офицеры и оруженосцы
Л.Гв. Кавказского полуэскадрона, по собственному желанию, изучали русский язык,
под руководством избранного университетом кандидата, господина Грацилевского.
Свободно объясняясь на персидском языке и хорошо зная арабский язык,
Грацилевский составил и перевел для горцев на русский язык черкесский алфавит.
Занятия начались с 1 сентября 1829 года, по окончании лагерных красносельских сборов.
Молодые горцы, по окончании военно-учебных заведений, прикомандировывались к
Л.-Гв. Кавказскому эскадрону Конвоя Его Величества. С прикомандированием
молодых горцев, окончивших образование в корпусах, к полуэскадрону, Высочайше
утверждено следующее положение: «Юнкеров Кавказского Горского полуэскадрона,
производимых в офицеры, зачислять на основании существующего правила, т.е. по
кавалерии, с жалованием по чинам и с разрешением проживать в семействах, где
они влиянием своим будут небесполезны; вместе с тем, производства в
полуэскадроне уменьшить, так как горцы и мусульмане, учащиеся в корпусах, дадут
офицеров, более соответствующих видам Правительства».
В виду особого состава Л.Гв. Кавказского Горского полуэскадрона, он был
разделен на отдельные группы. Обычаи каждого племени были приняты во внимание.
Кроме горской аристократии, в полуэскадроне, без согласия его чинов, не
допускались представители «других наций и народов»[51].
Интересно, согласовывали ли приезд Ногмова с остальными чинами? Приглашение Муханова ему служащие эскадрона Айдемиров и Туганов передали? Это не адыгские аристократы, кстати. Кроме того, в декабре 1830, вскоре после прибытия Ногмова, горский полуэскадрон отправляется на Польскую военную кампанию, где столь проявит себя Хан-Гирей, тогда уже командир полуэскадрона. 28 февраля 1832 года, в день возвращения в Петербург, «горцам произведен Высочайший смотр. Государь Император милостиво благодарил горцев «за их удаль, молодецкий вид и порядок»[52].
А.Берже: «В 1830 году, уехав в Петербург, он поступил оруженосцем лейб-гвардии в Кавказско-горский полуэскадрон, с которым в начале декабря того же года отправился из столицы в конвое 1-го отделения императорской квартиры, под командою штаб-ротмистра Хан-Гирея, в Вильно. В январе следующего 1831 года он причислен к квартире гвардейского корпуса, в феврале, в числе прочих, перешел границу Царства Польского и с 29 апреля по 4 июня, под командою Хан-Гирея, состоял в отряде генерал-лейтенанта барона Остен-Сакена... С 16 июня по 4 июля он участвовал в преследовании отряда генерала Гелгуда до прусской границы, а 3 октября присоединился в Варшаве лейб-гвардии к Кавказскому полуэскадрону; затем в феврале 1832 года он возвратился в Петербург. За все эти походы и участие в сражениях Шора Ногмов получил знак военного ордена св. Георгия и знак за военные достоинства 5-й степени. В декабре 1832 года Шора Ногмов был произведен в корнеты, а в 1834 году за отличное исполнение разных поручений награжден золотой медалью на анненской ленте, с надписью «За усердие», для ношения на шее»[53].
«С возвращением в Петербург, чины Кавказского
полуэскадрона усиленно занялись своей строевой подготовкой, а в свободное от службы время - изучением
русского языка. Из горцев, учащихся в кадетских корпусах и Дворянском
полку, был сформирован (на время лагерных сборов) особый взвод в 12 рядов при
двух офицерах и двух юнкерах от Горского полуэскадрона Конвоя Его Величества.
В ноябре прибыла с Кавказа новая команда горцев на смену чинам полуэскадрона,
закончившим срок своей службы в Конвое46. Отправляя на родину
горцев, бывших чинов Конвоя, генерал Бенкендорф в письмах командиру Отдельного
Кавказского корпуса генералу барону Розену47 сообщал:
«Раздражительный горский народ, враждующий с русскими, не может познать
истинной причины беспрерывной вражды и удостовериться в желании Российского
Государя Императора не уничтожать свободу горцев, а напротив того - даровать
благоденствие, каким пользуются и другие Его подданные. Чтобы внушить
предварительно хотя некоторым из горцев эти благородные виды, должно стараться
приготовить их в положение, в котором спокойствие души дает возможность
человеку выслушать и вникнуть в то, что ему объясняют.
На этом основании сформирован был Л.Гв. Кавказский Горский полуэскадрон и,
чтобы более доказать горцам желание Государя Императора прекратить вражду,
назначен в Собственный Его Величества Конвой»48.
«Местному начальству предоставить выбор фамилий, наиболее имеющих влияние на
туземцев, и только тех, которых для благосостояния края необходимо ближе
познакомить с видами нашего правительства.
Детей мусульман, предназначенных для образования, избирать вообще из среды всех
племен, обитающих на северном и южном склонах Кавказа и даже из самых гор,
чтобы благие намерения Государя Императора равносильно действовали на все племена,
а самые жители, еще не вполне знакомые с русскими и не понимающие видов
правительства, постепенно, собственным опытом познали их. На северном склоне
выбор делать из княжеских и знатнейших дворянских фамилий, на южном - из детей
ханов, знатных беков, заслуженных агаларов и др. почетных лиц, преданность
которых правительству полезна будет влиянием их на прочих жителей»49»
Ногмов приехал не в порядке смены, а с особой миссией – учить русскому языку горцев, находящихся в Петербурге. К тому времени его знания и способности были известны как властям, так и российскому «просвещённому обществу», он хорошо зарекомендовал себя им. В то же время, у него было, похоже, авторитета в родной среде – как по изначальному социальному статусу, так, видимо, и по личной биографии. «Взлёт» Ногмова как интеллектуала и его имя в адыгской истории в этой связи были обеспечены российскими властями, преследовавшими административные соображения, и, видимо, сочувствием и помощью «интеллигенции», «света».
Но возможна и иная версия. Если отталкиваться от сведений о «принадлежности» Шоры к прорусской ориентации части Атажукинской фамилии в начале его сотрудничества с русскими властями (вспомним, что есть сведения об отнесении уорков ногмовской части Пятгорья к сюзеренам-Атажукиным и о могиле Измаил-бея Атажукина в Пятигорье[54]. Тогда приезд Ермолова на Кавказ мог означать смену вектора российской политики с привычного кабардинской знати управления через неё на прямое установление власти. При таком раскладе могли меняться воззрения тех, кто до того был «прорусской ориентации» (надо эту версию отработать), а Ногмов в канцелярии 1-го Волжского полка мог оказаться «от глаз долой», в тихой гавани. Но так как он сохранял свою благонадежность, его использовали в политике культурного «при/вовлечения» влиятельных горцев, формирования лояльной России элиты, лояльных России настроений элиты через образование. Такие подходы были и у власти, и в обществе, смена царей могла изменить аспекты, но не подход, Ногмова продвигают по «этой теме».
По имеющимся сведениям, в Петербурге Шора занимался, помимо служебных обязанностей (в которые входило и обучение горцев русскому языку), самообразованием и научной работой.
«В 1829 году преподавателем Петербургского университета И.Грацилевским был составлен черкесский алфавит на русской графической основе. Как отмечает С.Петин, при помощи алфавита И.Грацилевского «ученики впоследствии даже переписывались между собой». Алфавит И.Грацилевского, составленный для военнослужащих Кавказского полуэскадрона, не получил распространения.
В
30-40-х гг. XIX в. вопросами
создания кабардинской письменности занимался Ш.Б.Ногмов. В 1825 году им был
составлен кабардинский алфавит на арабской основе. Ознакомившись с алфавитом
И.Грацилевского, Ш.Б.Ногмов в
«Яркой страницей в жизни Шоры Ногмова петербургского периода является
знакомство с профессором Шармуа, который некоторое время заведовал кафедрой
персидского языка в Петербургском университете. Шармуа оказал ему большую
помощь в работе над грамматикой. За образец он взял русскую грамматику Н.
Греча. Ногмов завершил свой первый вариант кабардинской грамматики к
(Франсуа
Бернар; Charmoy) — статский советник, известный ориенталист; родился в Эльзасе
в 1793 году, умер во Франции в 1869 году. Приехав в Париж, Шармуа стал
обучаться восточными языкам у знаменитого ориенталиста Сильвестра де Саси и в
то же время проходил юридический факультет. По окончании курса учения Шармуа
поступил адвокатом в Парижский Королевский Суд (Cour Royale de Paris), но
оставался там недолго, получив вскоре возможность посвятить себя любимым
наукам. Когда при Петербургском Педагогическом Институте была учреждена кафедра
арабского и персидского языков, учебное начальство обратилось к Сильвестру де
Саси, как авторитету в своей специальности, с просьбой указать достойных
преподавателей арабского и персидского языков. Де Саси указал на двух лучших
своих учеников — Шармуа и Деманжа, которые и были приглашены в Петербург и с
1-го сентября 1817 года были определены профессорами в Педагогический Институт;
Шармуа занял кафедру персидского языка. В том же 1817 году Шармуа был причислен
к Государственной Коллегии Иностранных Дел. В это же время он сделался
наставником в доме графа Нессельроде, а впоследствии у гг. Молчановых. Когда в
1822 году Педагогический Институт был преобразован в Императорский
С.-Петербургский Университет, Шармуа перешел на службу в Азиатский Департамент
Министерства Иностранных Дел. При учреждении при этом Департаменте в 1823 году
Учебного Отделения восточных языков, Шармуа был определен туда профессором
персидского и турецкого языков. По Высочайшему повелению, в начале 1881 года
Шармуа снова был утвержден профессором персидского языка при Петербургском
Университете, продолжая в то же время занимать профессорскую кафедру в Учебном
Отделении восточных языков при Азиатском Департаменте. Помимо профессуры,
Шармуа с 1829 года занимал должность почетного библиотекаря Императорской
Публичной Библиотеки и с 1835 года — цензора. В октябре 1829 года Шармуа был
избран членом-корреспондентом Императорской Академии Наук, и в мае 1832 году
был утвержден в звании адъюнкта Академии по части восточной словесности.
Впоследствии, при увольнении Шармуа от звания адъюнкта, он был избран в
почетные члены Академии. В октябре 1829 года Шармуа уехал в отпуск во Францию,
откуда возвратился в следующем году. Слабость здоровья принудила Шармуа через
пять лет оставить службу: в сентябре 1835 года он вышел в отставку и снова
возвратился во Францию, где и умер. За продолжительное время своего пребывания
в России Шармуа не переставал углубляться в изучение восточных языков
(арабского, турецкого и особенно персидского) и расширять свои познания в них.
Занятия и частые сношения Шармуа с мирзой Джафаром Топчибашевым немало
способствовали тому, что в последние годы своей жизни в России Шармуа являлся
одним из лучших знатоков персидского языка в Европе. Несмотря на сложность
своих служебных занятий, Шармуа умел находить время для литературных работ, для
списывания различных восточных рукописей и для особых занятий, которые на него
возлагало начальство. Так, он постоянно составлял отчеты по отделению восточных
языков при Азиатском Департаменте; в 1827 году он составлял описания отбитых у
персов знамен и переводил находившиеся на них надписи; в 1829 году, вместе с
академиком Х. Д. Френом, он занимался разбором и описанием известной
Ардебильской библиотеки. Литературные работы Шармуа представляли собой, главным
образом, сочинения, относящиеся к изучению восточных языков, а также переводы с
персидских текстов; переводы эти отличаются большой точностью и снабжены
огромным количеством вариантов, основанных на сверке большого числа рукописей.
В бытность свою адъюнктом Академии Наук Шармуа немало потрудился над изданием
имеющих то или другое отношение к России рукописных сочинений восточных
народов. Главнейшими из трудов Шармуа являются: "История курдов",
перевод персидского сочинения по истории Курдистана курдского князя
Шеферэддина, перевод эпизода из персидской эпической поэмы
"Искендер-Наме", относящегося к предполагаемому походу Александра
Великого в землю русских славян, "Персидская грамматика" и др. Шармуа
имел ордена св. Владимира 3-й и св. Анны 2-й степени с алмазами. Кроме
Императорской С.-Петербургской Академии Наук, он состоял членом Парижского и
Лондонского Азиатских Обществ. П. С. Савельев, "О жизни и трудах Ф. Ф.
Шармуа", С.-Петербург,
А.Берже: «Живя в Петербурге, Шора Ногмов не забывал и науки.
Усердно занимаясь чтением книг и переводами с арабского языка на русский, он
вместе с тем не покидал и дальнейшего изучения турецкого языка, в чем ему много
содействовал один приезжий турок» (?)[58]
Представляют интерес круг общения, информационная среда Шоры Ногмова в
Петербурге.
«11 мая
Дальше лучше сочетать рассмотрение биографического контекста с рассмотрением того, как национальное сознание Шоры проявлялось в его творчестве (деятельности).
Прежде всего, в Тифлисе он, как отмечается, «бывал» в доме князя штабс-капитана офицера Генерального штаба (то есть по особым поручениям военного специалиста) И.В.Шаховского. Это может косвенно свидетельствовать о задачах, стоявших в Тифлисе, где располагалась ставка командующего на Кавказе, перед Ногмовым. С его «состоянием по кавалерии».
«Другому
военному специалисту Генерального штаба, штабс-капитану И. В. Шаховскому, было
поручено составление общей карты Закавказья. В связи с этим особым заданием он
в
РАПОРТ КОМАНДИРА ОТДЕЛЬНОГО КАВКАЗСКОГО КОРПУСА Г. В. РОЗЕНА ВОЕННОМУ МИНИСТРУ А. И. ЧЕРНЫШЕВУ О ПЕРЕГОВОРАХ КНЯЗЯ И. В. ШАХОВСКОГО С КАРАЧАЕВЦАМИ О ВОЗОБНОВЛЕНИИ ПРИСЯГИ НА ВЕРНОПОДДАНСТВО РОССИИ
(24
сентября
«Отношением от 5 июля
за № 849 я имел честь сообщить вашему сиятельству о переходе генерального штаба
штабс-капитана князя Шаховского из Сванетии через снеговой хребет на северную
покатость Кавказа, по направлению горы Ламария, земель Уруспиевцев и
Баксанского ущелья и о данном мною ему приказании возвратиться в Сванетию через
Карачай, дабы получить верное сведение, который из двух путей через снеговой
хребет удобнее в сем направлении. Офицер сей, вполне оправдавший мое доверие
отличным исполнением возложенного на него трудного поручения, показал ныне
новый опыт благоразумия и распорядительности: на обратном пути он успел, сходно
с данным ему многонаставлением, склонить карачаевцев к возобновлению присяги на
верноподданство государю императору… На что они обещались:… Принять к себе
приставом одного из преданных нам Кабардинских князей, дабы при проходе
хищнических партий с Закубанскими князьями народ карачаевский мог поднимать
оружие на княжеские роды, ибо по существующему у некоторых горцев древнему
обычаю простой народ не может сражаться с князьями, не имея на то приказание от
равных им родом….»[61].
Также, А.Берже: «Возобновив, таким образом, прерванную на Кавказе службу и поселившись в Тифлисе, он деятельностью своей не мог не обратить на себя и здесь внимания тогдашнего главноуправляющего генерал адъютанта барона Розена, который в вознаграждение его трудов подарил ему золотые часы в 500 руб. и 50 червонцев.
В 1836 году Шора Ногмов был отправлен для доставления в московскую клинику абадзехского (а не абазинского?) старшины Али-Мурзы Лова (?), лишившегося зрения, вследствие чего, по высочайшему повелению, ему надо было сделать там операцию. За исполнение этого поручения Шора Ногмов получил 100 червонцев, а в следующем 1837 году, по случаю приезда на Кавказ государя императора, награжден 700 руб. ассигнациями»[62].
Именно
в доме Шаховского «26 октября
«В
ках, за которую был награжден французским институтом Волнеевской премией. В том
же году А. Шёгрен был избран ординарным академиком по филологии и этнографии
финских и кавказских племен, а в следующем году назначен директором
этнографического музея академии.»[65]
«В начале
Тут можем отметить, что проявлением национального сознания Шоры был сам его подход к своей научной деятельности, к тому, что он стремился сделать.
Мы уже писали, что адыгская интеллигенция зарождалась в условиях появления у адыгской культурной среды мусульманского и европейского, российского ракурсов. Второй посмотрим ниже, пока обратимся к мусульманскому. Не имея пока сведений о содержании образования в Эндреевском медресе в начале 19 века, но зная потенциал образовательных центров Дагестана того периода, можем предположить, что в Эндери любознательный, с острым умом, не аристократически-кастовый Шора мог увидеть основания известных в мусульманской научной культуре подходов, когда та или иная страна или народ обретают свои письменные исследования истории, преданий и языка. Однако в условиях включения в российскую орбиту формой для реализации таких традиций «на адыгской ниве» становятся российские веяния. От наработанных в Пятигорске на арабской графической основе записей по указанному выше спектру Шора переходит к русской основе в Петербурге, изучая здесь русскую грамматику, «Историю» Карамзина и т.д.[67]
Какие
ещё могли быть причины у Шоры Ногмова заниматься подобной научной
деятельностью?
Русская служба на самом деле предоставляла честно
выполнявшему свой родственный (не был ли он старшим в роду?) долг отца
семейства (включая социально зависимых людей) небогатому и незнатному,
происхождением пришлому в Кабарде и даже, похоже, в бештоевских аулах Шоре
возможность как-то обеспечить, материально и статусно, в плане социальных
гарантий, себя и своих близких, в новых условиях, когда быстро исчезал прежний
традиционный социальный уклад адыгов. Понятно, что административным интересам
отвечало составление кабардино-русского словаря или разговорника, а также
распространение грамотности, особенно русской (в т.ч. посредством родного языка
на кириллической графической основе), среди дворян, что способствовало бы не
только упрочению российского влияния через вовлечение элиты в своё социальное и
культурное поле, но и, с разделяемых представителями властей являвшихся тогда и
общим место общественных представлений позиций, отвечало бы идеям «прогресса и
просвещения», «приобщения отсталых народов к цивилизации». Идейный,
мировоззренческий багаж тех, кто подобно А.Стрелковой, С.Нечаеву, А.Шёгрену,
А.Берже соприкасался с Шорой не по прямо государственной линии, но сочувствовал
его «просветительским стремлениям» и мог так или иначе им способствовать –
также отвечал подобным представлениям. Это были как бы резонансная среда,
предопределявшееся ходом событий стечение обстоятельств, включавшее совпадение
в том числе и интересов. Но лишь сам Шора мог предоставить ту глубину своей
деятельности, своего деятельностного подхода, которые он продемонстрировал.
Помимо идеалистических мотивов, нельзя исключать и практические,
потому как человеческая психика представляет собой комплексное явление.
«10 февраля
Шора тогда ещё был секретарём этого суда. В 1844 году он умер в Петербурге, куда прибыл со своими рукописными трудами. Кто знает, насколько мог бы сослужить ему практическую пользу статус (вполне, может быть, им заслуживаемый), который он мог бы приобрести с помощью Академии наук. И какую роль это могло бы сыграть для кабардинского (шире – адыгского) народа.[68] Также и в вопросе мотивов участия Шоры в военных мероприятиях русских властей на Кавказе. Трудно сказать, что в этих мотивах превалировало: позиция в отношении необходимой для этноса стратегии или соображения более частного порядка. Очевидно, что позиции большинства кабардинских пши, уорков и даже вольноотпущенников того времени были во многом связаны с динамикой их собственных жизненных ситуаций и практическими мотивами, хотя это и могло и не мешать влиянию суждений о том, как народу лучше себя вести в данных исторических обстоятельствах.
Интересен
вопрос о соотношении приоритетов в деятельности Шоры в таком аспекте. «B 
Ногма 
закончил «Начальные правила А(н)тыхейской грамматики» в том варианте, который
дошел до нас и получил название "Грамматика Ногма
положил 34 знака из которых 33 буквы позаимствовал из русского алфавита, а одну
(h) — из немецкого. Русская графика должна была, по замыслу Ногма ,
облегчить его соотечественникам изучение не только своего кабардинского языка,
но и русского языка, и наоборот: познакомить русских с языком кабардинским.
Однако обычных русских букв оказалось недостаточно, и он вынужден был
прибегнуть к диакритическим (надбуквенным) значкам — здесь немаловажную роль
сыграло знание Шорой Ногма
арабского языка — и общее количество букв алфавита Ногма
достигло 49 знаков. После завершения «Начальных правил А(н)тыхейской
грамматики», получивших в ногмоведении условное название Грамматика Ногма
под влиянием идеи открытия кабардинского училища начал работать над «Начальными
правилами Кабардинской грамматики», которые в ногмоведении принято называть
"Грамматикой
После получения от Шёгрена отзыва на Грамматику Ногма
начал ее перерабатывать, не меняя графической основы. В частности, Ногма
после замечаний Шёгрена отказался от таких знаков, как «ять», «я», «ю», «i»,
«ь», а в области согласных сделал попытку изобрести для некоторых из них
цельные, без диакритики, буквы. После того, как Ногма
был поддержан Умаром Шеретлоковым, и
появилась перспектива применения его Грамматики в связи с проектом
кабардинского училища, Ногма
начал перерабатывать Грамматику Ногма
кардинально пересмотрел идеологию своей Грамматики. Он изменил название своего труда
на «Начальные правила Кабардинской грамматики»; взамен алфавита на русской
графической основе составил алфавит на арабско-персидской графической основе; в
новом предисловии слово «русский» употребил только один раз, а о Петербурге не
упомянул вообще; убрал в тексте предисловия слова, в которых говорится об
изучении кабардинцами русского языка и русскими — кабардинского. Идеология
Грамматики
Характерно, что если в предисловии к Грамматике Ногма
обращался к русскому читателю вообще, то в предисловии к Грамматике Ногма :
«И для кого?» В самом деле, такое сочинение могло быть написано только для
членов Академии наук. Работу над «Начальными правилами Кабардинской грамматики»
Ногма
не завершил. Основная часть этой работы заключалась в переделывании «Начальных
правил А(н)тыхенской грамматики» с русской на арабскую графическую основу.
Переписчик переписал первую часть — «Словопроизведение». Две остальные части —
«Словосочинение» и «Произношение» — автор так и не успел переделать. Рукописи Ногма
после его смерти были отосланы по распоряжению военного министра Чернышева из
С.-Петербурга в Тифлис. В 50-х гг. XIX в. они, вероятно, были подарены
известному кавказоведу П.К.Услару (1816—1875), имевшему правительственное
поручение по лингвистическому исследованию Кавказа.»[69]
С.Жемухов явно иначе представляет историю, вводя в неё Умара Шеретлокова и «кабардинскую идеологию», чем Т.Кумыков:
«В
Похоже, в любом случае можно констатировать, что Шора Ногмов создавал основу и для изучения адыгского (кабардинского) языка с помощью кириллицы и, с учетом реалий образовательной ситуации на родине, с помощью арабской графики.
Также
отметим, что С.Жемухов отмечает следующий момент в посвящённых Шоре словах
С.Нечаева: «Нечаев отметил две стороны творческой деятельности Ногма .
Одна из них — работа над составлением алфавита. По свидетельству самого Ногма ,
мысль о создании адыгской грамматики ему пришла тогда, когда он начал изучать
языки. Составляя алфавит, Ш. Ногма ,
как и Н.Шеретлук, исходил, с одной стороны, из личного честолюбия стать
основателем адыгской письменности.»[71]
Нечаев об Н.Шеретлуке вообще-то не
упоминает.
Как бы там ни было, плоды научных изысканий Шоры Ногмова:
«после
его смерти было зафиксировано 19 тетрадей «слишком на 650 листах». В описи они
были рассортированы на три части:
Грамматика Атихейского языка.....68 (листов)
Предания Черкесского народа .....88 (листов)
Разные черновые бумаги, относящиеся к этим двум предметам, заключающиеся в
17-ти тетрадях».
Далее указывалось количество писчих листов 16-и черновых тетрадей, 17-я тетрадь
не указана. В большинстве других документов упоминается только 16 черновых
тетрадей, из чего можно заключить, что в 17-й тетради ничего не содержалось.
Существует перечень этих тетрадей с указанием их объема в рукописных листах.
При окончательном подсчете получается всего 657 рукописных листов.…
Кроме
двух основных сочинений Ногма
и их вариантов, у Ногма
было еще несколько рукописей. После смерти Ногма
они все были еще в черновом варианте. Ввиду недостаточной изученности, они не
являются предметом дискуссий, некоторые даже не подвергались какому бы то ни
было анализу. В настоящее время об этих сочинениях можно говорить в основном
лишь обзорно.
1. «Записки на турецком языке, заключающие в себе исторические предания, не
заслуживающие особого внимания». Это характеристика, данная академиком
Шёгреном, которую можно рассматривать и в качестве рабочего названия рукописи.
Объем ее — 12 рукописных листов.
2. «Краткий кабардинский букварь». Объем рукописи — 6 рукописных листов. Шёгрен
так описал ее: «Есть краткий кабардинский букварь, назначенный покойным
автором, кажется, для его соотечественников, у им для кабардинского языка
новому алфавиту на основании арабско-русско-персидского».
3. «Разные кабардинские записки». Объем — 20 писчих листов. Это больше, чем две
предыдущие рукописи, вместе взятые. Что содержалось в этих «Записках» —
неизвестно. Они были написаны на кабардинском языке, алфавитом на арабской
графической основе. Из этого следует, что «Записки» были написаны в 1840—1843
гг. Довольно большой объем предполагает соответствующее содержание.
4. «Кабардино-русский словарь». Выполнен алфавитом на русской графической
основе и составлялся в 1830— 1840 гг. В его основу положен готовый русский
словник, автор которого неизвестен. В то время словари было принято составлять
не в алфавитном порядке, а по разделам, например: о человеке, о болезнях, об
одежде и т. п.«Кабардино-русский словарь» был составлен как приложение к
«Начальным правилам (А(н)тыхейской грамматики» и отослан вместе с Грамматикой
19 июля
5. «Русский перевод с арабского вместе с подлинником, объясняющий некоторые
мусульманские религиозные понятия». Это небольшая рукопись объемом в 4 писчих
листа. О ней ничего не известно. Однако указанная выше рукопись интересна не
просто как перевод с арабского, но именно как перевод на русский язык. Уже в
С.-Петербурге Ногма
занимался переводами с арабского языка на русский». Но в дан-ном случае
совершенно неясно, какую цель преследовал Ногма ,
переводя на русский язык мусульманские религиозные понятия.
6. «Записка о разных прежних и нынешних кабардинских обрядах и постановлениях».
Объем — 23 рукописных листа.
7. «Разговорник». В тетради № 13, общим объемом в 76 рукописных листов,
содержались две записи «с прибавлением разговоров, которые покойный автор,
по-видимому, хотел приложить к новой своей грамматике, но даже вчерне не
докончил». Ногма
писал разговорник в 1840—1843 гг. Он пока не найден.
8. «Кабардинские народные исторические песни и сказания». Это название, данное
Турчаниновым. Собиранием кабардинских песен и преданий Ногма
занимался длительное время. Многие из них послужили источником его
исторического сочинения и включены в «Историю адыхейского народа».
То, что известно сейчас, составляет, несомненно, лишь небольшую часть из всего
материала, собранного Ногма
в течение жизни. Автографы оригинальных текстов фольклорных записей Ногма
не обнаружены. До нас дошли только копии Шёгрена. Предполагается, что эти копии
сделаны после смерти Ногма .»[72]
«Еще в
Кстати, о Френе: «Френ Христиан Данилович (23.5.1782, Росток, —
16.8.1851, Петербург), русский востоковед-историк и нумизмат, академик Петербургской
АН (1817). В 1803 окончил университет в Ростоке. В 1807—17 профессор восточных
языков Казанского университета. Основатель и первый директор (1818—42) Азиатского музея. Нумизматические
работы Ф. заложили основы восточной нумизматики в России и Европе. Эпоху в
науке составили труды Ф. по использованию арабских источников для изучения
истории Древней Руси. Лит.:
Крачковский И. Ю., Очерки по истории русской арабистики Избр. соч., т.
В свете обозначенной выше С.Жемуховым темы и в контексте взаимоотношений Ш.Ногмова с интересующими нас фигурами Якуба Шарданова и Умара Шеретлокова обратим внимание на сведения о противоборстве между последними двумя. Не совсем понятно, в каком качестве прибыл Ногмов в Кабарду в начале 1837 года и чем, помимо научных изысканий, занимался до того, как вначале 1838 года занял пост секретаря Кабардинского временного суда. На тот момент это был чуть ли не основной орган местного самоуправления, решавший вопросы общественных взаимоотношений под надзором и контролем российских властей на основании норм адата и шариата. «Партия», первыми лицами которой называют князя Мисоста Атажукина и народного кадия Умара Шеретлокова последовательно добивалась устранения из суда Якуба Шарданова.. После выступления крестьян на лесозаготовках в 1838 году Якуб был отстранен русской администрацией, хотя и поддерживавшей, судя по документам, его. Вместо него был назначен Шора Ногмов, принятие которым дел было несколько затянуто[75]. В это же время председателем суда стал вместо умершего Магомета Докшукина князь Айдемиров. Уж не тот ли, что привозил в своё время Шоре приглашение в полуэскадрон Императорского Конвоя?
Разбирая архивные документы,
С.Бейтуганов полагает, что Я.Шарданов гораздо лучше разбирался в вопросах
местного права, чем Ш.Ногмов[76].
Вопрос о взаимоотношениях последнего с Я.Шардановым и У.Шеретлоковым остаётся
открытым. В любом случае, «Первое документальное упоминание о самочувствии Ногма
встречается 10 мая Ногма
«по болезненному его состоянию, для пользования минеральными водами» в
Пятигорске, предоставлен отпуск. В следующем 1842 году, 5 апреля Ногма
предписанием № 343 снова был отправлен «за болезнию, на минеральные воды». На
этот раз он лечился 6 месяцев, после чего, как мы знаем, не выходя на работу,
31 октября Ногма
с работы, но главным поводом была все-таки болезнь. К весне
Не имея других материалов, попытаемся проанализировать с позиции проявления национального сознания и самосознания в «Истории адыхейского народа». Но сначала некоторые замечания.
«К
началу 1840-х гг. Ногма ,
видимо, уже имел некое целостное сочинение.Как минимум с сентября Ногма
усиленно занимался доработкой своего исторического сочинения. В Ногма
представил свое сочинение корпусному командиру и, получив одобрение, в труд
Ногма
к Ногма
давал читать свой труд
нескольким людям. Одним из них был Кодзоков, который в
В
Ногма
повез свои труды
в С.-Петербург. Среди них была и рукопись его знаменитого исторического
сочинения. Эта рукопись дошла до нашего времени и носит название «Предания
черкесского народа». По аналогии с изменением названия филологических
трудов
Ногма
– с «Начальных правил Атыхейской грамматики» на «Начальных правил Кабардинской
грамматики» - было изменено название и исторического труда»[78].
«Впервые
выборки из «Истории» Ш. Б. Ногмова были опубликованы в газете «Закавказский
вестник» в
Как видим, при жизни Ногмова «История» не издавалась, базой для публикаций в «Закавказском вестнике» и «Кавказе» могли стать материалы, которые он посылал, академик Берже издал, похоже, то, что было обработано Шёгреном и переслано из Петербурга в Тифлис[80].
В любом случае, основной комплект материалов был доставлен Шорой в Петербург и попал в Академию наук. Вряд ли были им оставлены обширные копии, хотя… Не зная судьбы и тиражей изданий фрагментов в «Закавказском вестнике» и «Кавказе» обратим внимание, что в Тифлисе подготовленная А.Берже книга вышла в количестве всего 20 экз., если верить Ерустану Ногмову:
«Говоря о мотивах переиздания книги, Ерустан Ногмов в своем «Предисловии» отмечает, что «История адыхейского народа», изданная в Тифлисе всего в количестве 20 экземпляров, «ныне сделалась большой библиографической редкостью»[81]. Интересно, что стало с теми 20 экземплярами? Они были кому-то куда-то направлены, поступили в продажу?
И каким был тираж переиздания Ерустана, что
с ним стало?
«Текст для нового издания Ерустан подготовил еще в
То есть, остаётся открытым вопрос, использовал ли Ерустан какое-то оригинальное наследие отца, письменное или устное (когда Шора умер, Ерустану было что-то между 15 и 20). В контексте темы нашего исследования интересна мотивация и редакторская работа Ерустана. «Ерустан Ногмов в своем «Предисловии» отмечает, что «История адыхейского народа», изданная в Тифлисе всего в количестве 20 экземпляров, «ныне сделалась большой библиографической редкостью». Между тем сведения об адыгских народах «можно встретить в печати лишь весьма редко и то в виде кратких заметок, разбросанных в разных периодических русских и иностранных изданиях давно минувшего времени». Что касается адыгов и, в частности, кабардинцев, — пишет он далее, — то они «о своем прошлом или совершенно ничего не знают, или же имеют о нем до невозможности смутное и сбивчивое представление». «Вот почему, — пишет Урустан Ногмов, — и, уступая желаниям многих заслуженных и лучших людей современной Кабарды, я решился еще издать эту книгу и тем самым снова вызвать из забвения прошлое о дорогих нам наших сородичах, поколения которых, под сению благотворной русской власти, освободились от тяжкого [40] рабства, избавились от права сильного и ныне спокойно преуспеваем на поприще мирного труда и цивилизации»[83].
Дополнение Т.Кумыкова: «надо сказать, что Ерустан Ногмов правильно понимал некоторые положительные сдвиги в обществе. В частности, он пишет, что кабардинцы освободились от «тяжкого рабства», избавились от произвола князей и дворян и становятся на путь более прогрессивного развития, чем это было в прошлом».
«В текст «Истории» и в биографический очерк о Ш. Б. Ногмове, составленный А. П. Берже, и в его примечания Ерустан внес поправки, уточнения и исправления. Некоторые из них имеют важное значение. Так, в своем биографическом очерке Берже писал, что в настоящее время семейство Ногмова «живет в ауле Кармово». Ерустан в своем издании вместо сел. Кармово написал сел. Ашабово, «расположенное в 25 — 28 верстах от г. Пятигорска». В «Предисловии» Шоры Ногмова, где сказано, что песни поются «при полевых работах и вообще по окончании дневного труда», слово «вообще» Ерустан опустил. На 70 странице в предложении Ногмова «породнить моих соотечественников с Россией», слово с Россией Ерустан исправил «с русскими». Некоторым категорическим формулировкам Ш. Б. Ногмова он придал более обтекаемый, предположительный характер. Говоря о названии «черкес», Ногмов писал; «...думаю, что естественнее всего признать в нем древнее нарицательное имя керкет». Ерустан же слово «думаю» исправил на слово «полагаю» 83. В некоторые постраничные [41] примечания, сделанные А. П. Берже, Ерустан внес поправку, в других случаях он снабдил тексты своими собственными примечаниями. Об этокском памятнике Ерустан Иогмов делает следующее примечание: «Памятник этот, в числе других подобных ему и каменных крестов, найденных в Кабарде в 1880—1881 гг., отправлен в Румянцевский музей». Здесь нет возможности рассказывать о всех поправках и дополнениях, внесенных им в текст «Истории»[84].
А ведь поправки довольно существенные, как
видим.
Для нашей темы интересен вопрос семейственности. Не имея возможности посмотреть на предков Шоры, ниже вернемся к доступным сведениям о его потомках.
Ногмов
и Кодзоков
«В
Итак, известная нам «История адыхейского народа» - это издание 1861 года, подготовленное А.П.Берже. Вопрос: сохранились ли рукописные оригиналы Шоры и была ли проведена сверка аутентичности?
Видимо, да.
Из
комментариев к изданию «Истории адыхейского народа»
Т.Х.Кумыков:
«За
основу ногмовского текста взят текст издания
См.ниже.
Военному министру господину генерал-адъютанту и кавалеру князю Чернышеву
На подлинном резолюция:
...Государь император соизволяет на оказание пособия Кабардинскому узденю поручику Шора Беку для напечатания составленной им грамматики, но вместе с тем высочайше повелеть соизволил спросить г. А. Нейдгартда, какого именно рода пособие он полагает нужным оказать ему.
Командира Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютанта Нейдгардта
Петергоф, 8-го августа 1843 года. Подписал князь А. Чернышев.
РАПОРТ
Исправляющий должность начальника центра Кавказской линии полковник князь Голицын вошел с следующим представлением командующему войсками на Кавказской линии генерал-лейтенанту Гурко.
Кабардинский уздень, поручик Шора бек Мурзин, привел к окончанию многосложный труд собрания народных преданий и составления Кабардинской грамматики. Этот полезный чиновник, соединяя трудолюбие с скромностию, желает, до напечатания своих творений, подвергнуть их суждению и разбору Императорской [174] Санкт-Петербургской Академии и просит, дабы ему доставлены были средства к отправлению на казенный счет в столицу с приличным содержанием во время пребывания в ней.
Издание грамматики на кабардинском языке с переводом на русский быстрыми шагами подвинет здешний край к изменению теперешнего полудикого состояния его, все письмена в руках духовенства, толкующего в свою пользу статьи Алкорана и применяющего текст его собственным произвольным пояснением, ко всем случаям встречающимся в общественной жизни; приговор, состоявшийся по шариату, как бы он ни пристрастен был, не терпит ни малейшего противоречия, затем, что мнение одного муллы поддерживается всеми прочими, а духовная власть в Кабарде, как и во всех народах, начинающих гражданское существование свое, перевешивает всякую другую, не от глубоких сведений или строгой справедливости, отличающих класс священнический, а от жалкого незнания и неимоверной беспечности всех прочих.
Самолюбие кабардинцев может положить конец этому положению дел. Всякий из них, имеющий хотя малейшее средство к образованию себя, захочет способствовать к распространению изучения собственного языка своего, подведенного под постоянные правила. Князья и узденья по сношениям с русскими с завистью смотрят на завладение муллами всею властию и на постоянное умножение их влияния в народе. Стихом из Алкорана полагается конец всякому спору и разрушаются мнения, состарившиеся с несколькими поколениями, через несколько времени одно и то же обстоятельство, тем же Алкораном судится совершенно иначе, и значительнейшие лица, хотя убеждены, что один из двух приговоров порочен, исполняют и тот и другой, относя к изречениям своим его пророка смысл не настоящий, а тот, который дает им мулла, всего чаще действующий из личных выгод.
Не то будет, если правительство поддержит полезное предприятие поручика Шора-бек Мурзина, приняв на свой счет издержки, необходимые для напечатания сначала грамматики, а в последствии и преданий кабардинского народа. По прошествии недальнего срока, можно надеяться, что главное орудие безусловной власти духовенства Алкоран, переведется на новый письменный язык и, сделавшись доступным настоящему и грядущему поколению, избавит Кабарду от нестерпимого ига мулл, основанного единственно на том, что, кроме них, никто читать не умеет и учиться не может по той причине, что арабский язык чрезвычайно труден и был доступным одним духовным, не сообщается ими никому, для сохранения в своих руках орудия власти. [175]
В заключение князь Голицын просит исходатайствовать поручику Шоре разрешение отправиться в С. Петербург на казенный счет, с назначением ему суммы на прожиток до окончания рассмотрения труда его Императорскою Академиею и до напечатания грамматики Кабардинской, чего он также не в состоянии предпринять, по чрезвычайно ограниченному состоянию своему.
Командующий войсками на Кавказской линии, представляя таковой рапорт князя Голицына, признает полезным удовлетворить ходатайству его о поручике Шоре бек Мурзине.
Соглашаясь с своей стороны с таковым мнением генерал-лейтенанта Гурко, я имею честь все вышеизложенное представить на благоуважение вашего сиятельства.
|
|
|
Подписал генерал-адъютант Нейдгардт. Скрепил начальник штаба генерал-майор Траскин. № 1009. |
|
|
|
20 июля 1843 года г. Тифлис. |
|
|
|
Центральный государственный исторический
архив СССР в Ленинграде; ф. 1268, on. 1, д. 478, |
|
Командующий императорскою главною квартирою |
Военному министру господину генерал-адъютанту и кавалеру князю Чернышеву |
|
В С. Петербурге |
|
|
3 июля 1844 года |
Генерал-адъютанта Графа Орлова |
|
№ 594 |
РАПОРТ
По высочайшему его императорского величества повелению, объявленному вашим сиятельством генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, в предписаниях от 19 и 31 января сего года за №№ 602 и 1033, кабардинский уздень штабс-капитан Шора-бек-Мурзин, составивший на кабардинском языке грамматику и собрание народных преданий, был прикомандирован к Л. Гв. Кавказско-горскому полуэскадрону, впредь до рассмотрения его сочинений в Императорской Академии наук, с производством ему со дня прибытия его в С. Петербург до возвращения на Кавказ содержания наравне с штаб-ротмистром упомянутого полуэскадрона и с отнесением этой издержки на счет государственного казначейства.
Означенный офицер, прибыв 14 го числа прошедшего майя в помянутый полуэскадрон в расстроенном уже от дороги здоровье, был поражен здесь жестокими припадками гемороя и ломотою в ногах, от которых 10-го числа сего июня волею божиею помер, не сделав на счет своих творений никакого распоряжения.
После кончины Бек Мурзина найдены в квартире его два письменных сочинения под названиями а) грамматика Атихейского языка и б) Предания Черкесского народа, и сверх того разные черновые бумаги, относящиеся к этим двум предметам и заключающиеся в 16-ти тетрадях.
Творения сии, как подлежащие суждению и разбору императорской Академии наук, я приемлю честь представить сего вашему сиятельству, при особой описи, для учинения дальнейшего по благоусмотрению вашему по оным распоряжения.
При чем согласно представлению командующего Л. Гв. Кавказско-Горским
полуэскадроном, имею честь донести вашему сиятельству: 1) что после смерти
штабс-капитана Шоры-бек Мурзина осталась без всякого состояния на родине жена
Салимата с двумя сыновьями: Эриваном 6 и Иришидом 5-ти лет, а сверх того третий
сын их Урустан 18 лет находится на воспитании в Павловском [178] кадетном корпусе, 2) что при
сопровождении покойного сюда с Кавказа, находился при нем служитель из
черкесов, по имени Клычь Какагажев, который по неимению состояния должен быть
отправлен обратно на родину на казенный счет, для чего как и на содержание его
здесь и дорогою, потребно 92 р. 85 коп. серебром, 3) что по приезде Бек Мурзина
сюда, он принужден был построить себе новую обмундировку, за которую остался
должен 157 р. 15 коп., 4) что за время состояния этого офицера
прикомандированным к Л. Гв. Кавказско-Горскому полуэскадрону, т. е. с 14-го мая
по 10-е июня следует ему, по окладу штаб-ротмистра оного полуэскадрона,
содержания: жалованья 49 р. 92 коп., продовольственных и деньщичьих 43 р. 20 коп.
и квартирных 12 р. 39 коп., всего 105 руб. 51 коп. серебром, которые ему еще
при жизни на необходимое здесь содержание выданы взаимообразно из других сумм
Полуэскадрона, сверх же того выдано ему за это время натурою фуража,
вытребованного из С. Петербургского провиантского правления, именно: овса 4
четверти 7 четвериков, сена 52 пуда и соломы 6 пуд.
Принимая в уважение 12-летнюю усердную и полезную службу сего офицера, сначала в собственном его императорского величества конвое, с коим он находился в Польской кампании и в чине юнкера удостоился получить за храбрость знак отличия военного ордена св. Георгия, и впоследствии при Отдельном Кавказском корпусе, где он между прочим занимал место секретаря Кабардинского временного суда, приемлю я честь покорнейше просить ваше сиятельство, не благоугодно ли будет исходатайствовать всемилостивейшее государя императора соизволение о назначении вдове Бек Мурзина Салимате с малолетними детьми за примерно полезную службу мужа ее пенсиона, в количестве того жалованья, какое получал он на Кавказе, и об отпуске независимо от сего из Главного казначейства единовременно 250 руб. серебром, необходимых на отправление прислуги его в Ставрополь и на уплату долгов на обмундирование, и вместе с тем приказать учинить распоряжение об истребовании из Министерства финансов 105 руб. 51 коп. серебром, следующих в возврат выданных покойному из казны упомянутого полуэскадрона, взамен причитающегося ему с 14-го мая по 10-е нюня содержания.
Генерал-адъютант
граф ОРЛОВ
Центральный
государственный исторический архив СССР е Ленинграде, ф. 1268, on. 1, д. 478,
1843—1845 гг., л. 154—157 об
Орлов был также и главой Корпуса жандармов,
аналога нынешнего ФСБ по тем временам.
|
Отзыв академика Императорской Академии наук статского советника Шёгрена о рукописях, найденных по смерти кабардинского узденя штабс-капитана Шора-бек-Мурзина |
«Покойный штабс-капитан Шора-бек-Мурзин, при жизни мне лично известный, был человек по своей преданности Правительству и по чистой своей любви к просвещению достойный высшего уважения, [181] тем более, что он не только умел вполне оценить высокое преимущество просвещения перед грубым невежеством своих единоземцев, но и собственными неусыпными трудами старался таковое невежество от них устранять и в том именно отношении собою подал своим соотечественникам пример доныне первый и единственный. Наилучшим подтверждением сказанного служит, кроме оставшихся его многочисленных бумаг, собственное его предисловие к грамматике атихейского языка, живо отражающее пламенное стремление души его к просвещению и к споспешествованию распространения его между грубыми своими соотечественниками, многолетними неутомимыми трудами. По крайней мере, я не без сердечного умиления мог прочитать это, сверх того и примерною скромностию отличающееся предисловие, и сожалея о жестокости судьбы, преждевременно прекратившей его жизнь именно тогда, когда он лишь только успел прибыть сюда в Петербург, с тем намерением, чтобы здесь под ожидаемым и по-мере его образованности необходимым для него руководством опытных в подобных делах людей довершить и издать свою грамматику и другие сочинения.
Вследствие неожиданной кончины автора упомянутая его грамматика, к сожалению, осталась в нынешнем виде, не достигши еще того совершенства, которое она могла бы получить, если бы судьба дозволила автору ее здесь в Петербурге обработать. Как природный черкес-кабардинец, он с самых малых лет практически знал свой язык отлично, но лишь поздно начал думать о грамматической его теории, когда уже в взрослых летах служа здесь в Петербурге в Горском полуэскадроне, стал учиться русскому языку грамматически и напоследок с величайшим трудом достиг до того, что мог кое-как, хотя еще весьма несовершенно, письменно изложить свои мысли. Развивающиеся постепенно таким образом при удивительном его усердии общие грамматические понятия, он стал применять к природному своему языку, и от того родилась мало по малу кабардинская его грамматика, перед сим уже многократно им поправленная, дополненная и переписанная. Русские поправляли слог его, но такие, коим не было дела и охоты до самого внутреннего достоинства содержания. Оно осталось по-прежнему односторонним, недостаточным и сбивчивым. Посему это сочинение полезно только тому, кто умеет им критически пользоваться как материалом к исследованию грамматического устройства чудного и трудного кабардинского языка, существенно еще гораздо более различествующего от русского, нежели можно предполагать по одностороннему изложению покойного автора. Весьма естественно, что самая большая часть читателей книги, напечатанной в таком виде, мало или вовсе не [182] будет в состоянии пользоваться ею. Вышеизложенным критическим образом особливо когда нет никаких других способов к справкам о достоинстве содержания, а потому я и сомневаюсь в пользе отпечатания этой грамматики.
Другое дело с пространнейшею еще историческою рукописью под заглавием: Предания Черкесского народа. Есть, конечно, и в этой ощутительные недостатки, странные неосновательные соображения, естественные по степени образования покойного автора, но тут каждый предусмотрительный читатель сам легко увидит, в какой мере он может полагаться на сочинителя и, не опасаясь быть введенным в заблуждения, снисходительно извинит встречающиеся недостатки, щедро вознаграждаемые множеством любопытных и совершенно новых сведений. И вот на каком основании эта рукопись с пользою может быть напечатана в каком-либо хорошем периодическом журнале или, может быть, лучше даже отдельною книгою и, разумеется, под именем автора, коего многостороннему трудолюбию она делает честь.
Обращаюсь теперь к остальным так называемым черновым бумагам, состоящим из 16 разных тетрадей различного объема. Из них 1 составляет записки на турецком языке, заключающие в себе исторические предания, незаслуживающие особенного внимания.
2. Есть краткий кабардинский букварь, назначаемый покойным автором, кажется, для его соотечественников, чтобы учить их грамоте по выдуманному им для кабардинского языка новому алфавиту на основании арабско-турецко-персидского.
3. По большей части разные кабардинские записки, тем же алфавитом написанные.
4. Маленькая черновая записка, относящаяся к грамматике и именно к синтаксической части.
5. Есть первое продолжение словаря, начатого в грамматике и следственно непосредственное продолжение самой грамматики. На последнем листе есть еще кабардинская песня с русским переводом.
6. Черновые части исторической рукописи Предания Черкесского народа.
7. Второе продолжение словаря, а вместе с тем самой грамматики (см. выше 5).
8. Список с моих примечаний на прежнюю грамматику автора (см. 12), но без конца и вместо того с двумя черновыми листами, относящимися к грамматике.
9. Черновая маленькой части грамматики.
10. Русский перевод с арабского вместе с подлинником, объясняющий некоторые мусульманские религиозные понятия. [183]
11. Черновая отдельная записка о разных прежних и нынешних кабардинских обрядах и постановлениях, весьма любопытная и заслуживающая быть напечатанною вместе с выше упомянутой главной историческою рукописью (предания черкесского народа в роде приложения или дополнения).
12. Самая пространнейшая черновая грамматика со словарем, как она была
обработана автором и частным образом им препровождена ко мне в
13. Также огромная черновая, содержащая 3 продолжение словаря и вместе с тем самой грамматики (см. выше 7) с прибавлением разговоров, которые покойный автор, по видимому, хотел приложить к новой своей грамматике, но даже вчерне недокончил.
14. Пространная черновая значительной части грамматики в новейшем ее виде.
15. Собрание разных черновых бумаг, содержащих черновые переводы народных песен, помещенных в исторической рукописи.
16. И последняя тетрадь заключает в себе черновые бумаги, относящиеся к упомянутой исторической рукописи.
И так по моему мнению из всех этих бумаг достойная напечатания только 1, главная историческая рукопись на 88 листах под заглавием: Предания черкесского народа и вместе с нею в роде особого приложения 2 из черновых бумаг тетрадь одиннадцатая на 23 листах. Вместе с ними относящиеся к преданиям Черкесского народа черновые тетради шестая и шестнадцатая, по приписанным основательным замечаниям от тех лиц, которые до меня еще, как видно, рассмотрели эти бумаги, равно как для справок относительно правописания многих собственных имен; должны быть переданы тому, на кого возложится издание исторической рукописи и дополнительной 11 тетради. Что же касается до другой рукописи под заглавием Грамматика атихейского языка со всеми прочими черновыми тетрадями, относящимися по большей части к той же грамматике, то я долгом считаю представить на благоусмотрение правительства неугодно ли будет пожертвовать все эти бумаги Академии наук, как самому приличному месту для их хранения. Может быть, со временем явится какой-либо другой черкес-кабардинец, столь же ревностный любитель просвещения, как покойный Шора-бек-Мурзии, и готовый следовать его примеру, чтобы под содействием и руководством Академии продолжить и довершить начатый им, но через преждевременную его кончину [184] прерванный ученый труд. Без сомнения, мудрое правительство споспешествует исполнению таковой надежды поощрительным признанием тех единственных и важных заслуг, которые во всяком случае оказал государству и отечеству покойный Шора-бек-Мурзин, умерший вдали от своего семейства.
ЦГИАЛ, ф. 1268, on. 1, д. 478, 1843 — 1845 гг., л. 131—134 об.[87]
Выше мы уже говорили о причинах интереса властей к научной деятельности Шоры. Получив заключение академика Шёгрена о том, что филологические исследования Ногмова к печати не готовы, а «Историю» можно печатать, военный министр Чернышев отправляет фольклорные и исторические материалы в Тифлис, в распоряжение канцелярии наместника на Кавказе, «для использования в работе»[88]. Филологические материалы, не совсем понятно, остались в Петербурге в Академии или были пересланы на Кавказ, «в 50-х гг. XIX в. они, вероятно, были подарены известному кавказоведу П.К.Услару (1816—1875), имевшему правительственное поручение по лингвистическому исследованию Кавказа»[89]. А.Берже указывает, что рукопись кабардинской грамматики в 1861 году была у него[90].
Интересен исторический фон.
Из книги
С.Бейтуганова "Кабарда в фамилиях", Нальчик, "Эльбрус",
1998, с.165-172
"28 февраля
Информируя об отзыве царя по этому поводу наместник царя на Кавказе Нейдгардт
звещает начальника Центра Кавказской линии Голицына: "Господин военный
министр в отзыве от 21 прошлого сентября...сообщает мне, что государь император
во внимание к засвидетельствованию моему о постоянном усердии и преданности
кабардинских жителей...всемилостивейше соизволил пожаловать им знамя"...
копия опубликованной Кудашевым Высочайшей грамоты на пожалование знамени из
Госархива КБР: "Божиею милостию Мы, Николай Первый, император и
самодержец, всероссийский и прочая, и прочая. нашим верноподданным кабардинским
жителям. Постоянное усердие, преданность и всегдашняя готовность к поднятию
оружия противу враждебных горцев, оказываемые кабардинскими жителями, обратили
на себя особенное наше благоволение. В ознаменование коего Всемилостивейше
жалуем кабардинским жителям почетное знамя, которое препровождая при сем
повелеваем хранить оное как знак Монаршего нашего внимания, и в случае
надобности, употреблять при ополчении против неприязненных империи нашей
народов. Пребываем императорскою нашею милостию к кабардинским жителям благосклонны.
Подлинную подписал Николай I-й. 2 марта 1844 года".
"По повелению Нейдгардта, Голицын объявил в Кабарде, что император Николай
пожаловал кабардинским жителям" знамя...Датой "народного
празднества" было выбрано 6 декабря - день тезоименитства Николая I...
Голицын прежде всего собрал всех членов Кабардинского временного суда и сообщил
им "о благоволении императора", а они сделали эту весть достоянием
всего народа. В Нальчик были вызваны представители всех аулов Кабарды... Среди
приглашенных "старшин других народов" князь В.С.Голицын называл
чегемцев, балкарцев, дигорцев и, особо заметим, малокабардинцев. Приглашенные
размещались "частию в форштате, а частию в Вольном ауле".
.... молебен, парад, массовое угощение (каждая княжеская фамилия разбирала определенных
ей гостей), "больше семи тысяч народу"...
Ещё 19 ноября Голицын доложил командующему войсками на Кавказской линии
генерал-лейтенанту Гурко: "Кабардинцы, принимая с чувством пламенной
благодарности...знак к ним монаршей щедрости, усильно просят ходатайства моего
о дозволении отправить в Санкт-Петербург депутацию от кабардинского народа для
принесения у подножия престола Всеподданнейшей благодарности за оказанную им
милость". Гурко 1 декабря
В первых числах января
Депутацию сопровождали: переводчик
зауряд-чиновник Калабеков, штабс-капитан Наттер и урядник Еремеев.
Обслуживающий персонал был намечен в количестве четырех человек прислуги, а
"пятый, особенный, к народному эфендию, для содержания в порядке всех
принадлежностей к молитве по магометанскому обряду".
Голицын собственноручно написал
краткую, но содержательную характеристику на каждого члена депутации...
Предполагал, что речь будет вести Батырбек Тамбиев ("человек красноречивый
и с большим влиянием в народе, состояние его довольно значительное и привычки
по домашнему быту совершенно сходны с Европейскими...").
...5 января
Касаясь истории этих земель, следует особо подчеркнуть, что Кучук
Джанхотов...стремился вернуть территорию по Малке, Золке и Этоко, некогда
принадлежавшие его предшественникам и доставшиеся ему как пщы-уалию Кабарды. 28
августа
...1 июля
...по высочайшему повелению в
Что же касается 1843 года и знамени кабардинцам, то см про оный у Якова
Гордина в "Кавказ: земля и кровь". Он полагает, что царская
администрация в тот год пыталась как-то перестроить политику на Кавказе и
приводит пример с поощрением жителей села Чох, оказавших сопротивление
нападению мюридов. Да к тому же во 2-й половине того года в Чечне и
Дагестане российским порядкам были нанесены серьёзные удары, а Кабарда осталась
мирной[91].
Теперь обратимся к академику А.Берже.
Происходит
Адольф Петрович от французского архитектора Жана Берже, в 1769 году
переселившегося в Россию и принявшего русское подданство в 1795. «Родился 28 июля
Встречаться с Ногмовым Берже мог разве что студентом. Так что его характеристика:
«самые сведения о жизни автора предлагаемой статьи касаются более внешних сторон его жизни, что по необходимости обусловливается свойством тех источников, какие мы имели под рукой. Для характеристики его внутреннего развития, к сожалению, у нас не было никаких данных. А такая характеристика представила бы живой интерес, как и все, касающееся внутреннего мира и нравственных качеств человека, который вправе быть назван передовым, особливо в той среде, в какой назначено ему было судьбой родиться и жить II; среда же эта недалеко ушла от полудикого состояния в первой половине текущего столетия, да и теперь находится на той же ступени развития»[93]
в аспекте «который вправе быть назван передовым» ориентируется видимо на суждения и взгляды подобные А.М.Шёгрену и П.К.Услару.
«академик Шёгрен
в мае
В таком контексте видим практические интересы властей к «просвещению» горцев, идеалистические моменты, более явные, при сочетании с практическими, у научного сообщества, сотрудничающего с государством или находящегося на госслужбе, и собственно интересы самих адыгов, в меру их осознания и понимания.
«Что касается адыгов и, в частности, кабардинцев, — пишет он (Ерустан Ногмов) далее, — то они «о своем прошлом или совершенно ничего не знают, или же имеют о нем до невозможности смутное и сбивчивое представление». «Вот почему, — пишет Ерустан Ногмов, — и, уступая желаниям многих заслуженных и лучших людей современной Кабарды, я решился еще издать эту книгу и тем самым снова вызвать из забвения прошлое о дорогих нам наших сородичах…»[95].
«в
Перейдем к тому, что можем видеть в
качестве проявления национального сознания Ш.Ногмова в опубликованном тексте
«Истории адыхейского народа».
Уже из его предисловия мы можем видеть, что Шора представляет, берет на себя миссию представить целостный взгляд на настоящее и прошлое адыгов. Он сразу же вводит читателя в контекст, одновременно объясняя почему именно кабардинская основа служит ему опорой в повествовании от имени всего этноса: ««Издревле обитающий на Кавказе черкесский народ занимает пространство от реки Терека до восточного берега Черного моря. Кабардинское племя есть самое образованное и самое знаменитое изо всех многочисленных его подразделений. Язык кабардинцев считается самым чистым наречием из числа языков черкесского народа. На этом диалекте, как на господствующем, сочинены были песни в древности гекуоками или поэтами и существуют многочисленные и разнообразные исторические предания» [97]. Итак, перед нами не просто адыгский, а ещё и кабардинский патриот, считающий себя вправе составить, истолковав, и репрезентировать историю и вид всего этноса. Право это ему дает не сословное, а этническое происхождение, а также его образованность и культурность, сочетание знания «родного материала», родных языка и культуры, и (с учетом аудитории) европейского, российского (русского) образования.
«Из всего собранного мною мне удалось составить, хотя краткую, но довольно ясную картину минувшей жизни адыхейского народа…Принимаясь за это дело, я имел целью: во-первых — заслужить благосклонное внимание просвещенной публики в России, а во-вторых, — приохотить и своих соотечественников к умственным занятиям литературой, которые находятся до сих пор в пренебрежении, но кои могут со временем доставить им все выгоды просвещения и образованности».
Далее он одновременно и излагает свою мотивацию, и доказывает свою исследовательскую состоятельность, показывая методологию изысканий.
«Все эти драгоценные остатки старины никем еще не исследованы, что побудило меня собрать уцелевшие сведения от отживших веков и представить их в хронологическом порядке».
«Имея
часто случай участвовать в общественных беседах, я с жадностью слушал
повествования наших стариков и с течением времени успел собрать множество
слышанных от них преданий и песен. Хорошо знакомый с языками арабским, турецким
и русским, я разобрал их в отношении к историческим фактам и расположил в
хронологическом порядке. При этом я перевел некоторые песни на русский язык,
придерживаясь буквального их смысла настолько, сколько это было возможно при
свойствах обоих языков».
«Обращаясь к источникам исторических сведений, существующих ныне у черкесского народа и служивших мне материалом при настоящем описании, я разделю их следующим образом:
1. Изустные предания, известные в народе под названием сказания старцев.
2. Песни, сочиненные гекуоками на важные происшествия и подтверждающие сказания старцев. В них воспеваются герои, о которых упоминает предание.
3. Пословицы и народные поговорки по поводу разных исторических событий.
4. Древние наименования урочищ, подтверждающие исторические сказания старцев.
5. Памятники зодчества и ваяния, сохранившиеся в целости от прежних времен. [56]
Кроме этих источников могут быть приняты за достоверные документы, при составлении истории нашего народа, еще следующие:
6. Любопытная рукописная книга уорка Измаила Шогенова, написанная, как оказывается, на греческом языке.
7. Сохранившиеся в Кабарде родословные списки фамилий нынешних князей на турецком языке.
8. Собрание так называемых статейных или посольских дел и грамоты, жалованные кабардинскому народу, из них:
1) От императрицы Екатерины II, августа 17 дня 1771 года;
2) Государя императора Александра I, января 20 дня 1812 года, хранящиеся ныне в Кабардинском временном суде»[98].
Ещё один характерный момент самопозиционирования: употребление словосочетаний «наш народ», «наши предки», «наша история», «наше отечество».
Отличающая изложение Ногмова безапелляционность выдвигаемых положений, которые являются на самом деле его гипотезами (например, «антская» версия) характерна и для того же, явно во многих отношениях повлиявшего на сей труд, Н.М.Карамзина и его «Истории Государства Российского». При этом «История…» имеет стилистически вид современного той эпохе научного труда, хотя, конечно, с малым количеством привлечённых ссылок на внешние источники и исследователей. Мы видим, что Шора не просто стремился изложить предания своего народа, он стремился встроить их в современную ему «научную картину мира», истории, определить своему народу место в этой общей «картине».
Ещё один важный факт, который должен
учитывать современный читатель – это то, что он воспринимает книгу как целое с
учетом развернутых комментариев А.Берже, помещённых в современных изданиях
вместе с текстом самого Ногмова. Это формирует гораздо более «развёрнутое»
впечатление.
С первых страниц Шора целенаправленно формирует представление о древности и автохтонности своего народа, а также о его славной позиции в веках. Однозначно указав, что исконное, ещё при его жизни сохраняемое стариками, самоназвание адыгов есть анты, он соотносит их с антами древних греков, расшифровывая это как самоназвание, а слово «черкес» возводит к древнегреческому керкет, отвергая традицию расшифровки на основании турецкого или персидского языков, делавшей «черкесов» как будто моложе. Кроме того, он однозначно соотносит экзоэтнонимы керкет и черкес именно с адыгами. А чтобы у знакомого с популярным отождествлением антов со славянами читателя не возникло впечатления о «желании» Ногмова «породнить своих соотечественников с Россиею», он его специально предупреждает, говоря, что ниже покажет – когда говорят об антах, говорят именно об адыгах.[99] Интересно, что Шора приравнивает эпических нартов к древним историческим антам – адыгам.
Далее Ногмов показывает влияние, оказанное на адыгов наиболее известными на тот момент для общих, «образованных», представлений об истории народами:
- вера и многие искусства, перенятые у греков, также, как священники из греков и латинцев;
- «хотя и недолго», «кавказские анты или адыхе» были под властью Аттилы и служили в его войсках;
- от хазар и мадъяров произошли некоторые уоркские фамилии;
- сохранилась память о сарматах;
- в адыгском языке известны наименования киммерийцев, римлян, Эллады, Тмутараканского княжества, гуннов, готов…
Далее Шора напишет: «Уцелевшие древние надгробные монументы из камня, с изображением витязей в шлемах с мечами, щитами и прочим вооружением и гладкие каменные плиты с выпуклым изображением рук, копыт, мечей, щитов и других фигур могут служить свидетельством об искусстве наших предков в ваянии»[100].
По ходу повествования Шора приписывает, ссылаясь на «народную память». Те или иные памятники синдам и меотам, путём расшифровки топонимов и соотнесением их с нартским эпосом (называемым им «народными сказаниями») он «предполагает» что в древности адыги занимали регион нынешних Минеральных Вод, включая Пятигорье. Характерно, что весь почти адыгский этноареал по состоянию на 1760-е годы оказывается охвачен зоной соотносимых Шорой с адыгской историей топонимов и культурных памятников.
Зная современные ему воззрения историков на характер взаимовлияния и взаимодействия культур, Шора пишет: «Из этого краткого обозрения явствует, что кавказские анты были под влиянием египтян и азиатских племен, посредством завоевания, колонизации и частного присоединения, что непременно способствовало к изменению языка»[101]. Правда, далее у него встречается такая фраза: «Справедливость требует упомянуть, что хотя наш язык не сходствует с европейскими, но найдется и в нем несколько слов греческих, латинских и славянских»[102].
В следующей главе Шора повествует о древних нравах адыгов, с некоторыми экскурсами в современность. Воспроизводить эту главу целиком нет смысла, обратим внимание на некоторые моменты.
Большая часть главы написана в прошедшем времени, с периодическими экскурсами в настоящее. Ногмов рисует картину древнего красивого свободолюбивого народа с простыми и в то же время благородными нравами и порядками, приверженного справедливости, храброго, но не агрессивного, трудолюбивого, чтящего старцев, в ходе исторического развития у этого народа появилось сословие благородных, бывшее в старину благороднее и культурнее, чем в настоящем. Не дали развиться «просвещению и гражданственности», испортили нравы и жизненный уклад внешние причины и вырождение аристократии: «адыхейцы были известны в древние времена своим трудолюбием; но после грозных нашествий, переселений, частых побегов в горы, где они принуждены были скитаться по самым скудным местностям, от частой перемены и от притеснений владельцев, а в позднейшие времена -- от беспрестанных набегов татарских и калмыцких орд нравы их совершенно изменились. Прежние хорошие качества исчезли; народ впал в беспечность, леность и во все происходящие от них пороки, которые вовлекли его в бедность и нищету, заставляя довольствоваться самою грубою пищею и весьма худым жилищем. Упражнения в искусствах, принесенных греками и введенных под влиянием христианской веры, утрачены и забыты»[103].
При этом Шора апеллирует к сохранившимся хорошим качествам, «добродетелям», в его время известным среди образованной российской публики, прежде всего, к гостеприимству. Или: «Предание повествует, что адыхе не знали ни лукавства, ни злобы и дорожили древней простотой нравов, соответствовавшей тогдашнему образу жизни. Пример этот находит даже и теперь много последователей». Также: «Доныне щегольство оружием составляет главную нашу заботу, и владетель хорошего пистолета или отличной шашки слывет за счастливого воина. Отцы наши полагали, что уменье владеть оружием составляет главную обязанность каждого человека, что упражнение в этом искусстве придает ему красоту стана, ловкость и проворство в движениях. Адыхе мало заботятся (В лен. рук.: «пекутся».— Ред.) о чистоте своей наружности, часто покрытые грязью и пылью, они являются в многочисленном собрании, где беспорядок одежды нисколько не предосудителен. Все хвалят нашу стройность, высокий рост и мужественную осанку».
Старину Шора рисует с оговоркой, первая фраза в главе – «судя по дошедшим до нас преданиям». Ещё раз Шора сделает оговорку – «некоторые утверждают», когда скажет: «в древности дворяне или уорки были гораздо образованнее простых людей и мягче нравами». В главе проглядывает стремление Шоры (происходящее, возможно, от собственного его убеждения) показать социальную и историческую значимость благородного сословия и подчеркнуть его ответственность за народ, которой надо быть адекватнее в плане культуры и образования. Показав процесс перехода от первобытной демократии к управляемому аристократией обществу в духе исторических представлений его времени, Шора переходит к описанию настоящего:
«В важных случаях единоплеменные сходились для совещаний, и народ уважал приговор старцев. С общего согласия предпринимали воинские походы, избирали вождей; но будучи привязаны к независимости, весьма ограничивали их власть и часто не повиновались им даже во время самих битв. Совершив общее дело и возвратясь домой, всякий считал себя господином и владыкой в своей хижине. С течением времени завелся для совещания некоторый порядок в общем собрании. Всякое предложение владельцев было рассматриваемо несколькими старшинами, которые съезжались по приглашению в назначенное место. Потом владельцы и старшины предлагали дело общему собранию уорков и вместе с ними рассматривали его. Уорки почти всегда были согласны с мнением владельцев, у которых они были в зависимости. Наконец дело вносилось в народное собрание, в котором участвовали все подданные владельцев. Согласие простого народа решало законодательное положение. Народу предоставлялось принять или отвергнуть предложение владельцев, хотя бы на это были согласны уорки. Словесное изречение народного приговора имело силу закона. Князья имели в своих руках исполнительную власть, держа для исполнения повелений класс уорков, которые должны были на общих собраниях склонять народ к принятию предложений владельцев.
Князья не имели собственности: все принадлежало народу, но уорки имели собственность. Звание князя почиталось столь священным для адыхов, что всякий подданный считался обязанным для защиты владельца жертвовать не только имуществом, но и жизнью. Князья издревле назывались покровителями и защитниками народа, каждый из них имел более или менее зависящих от него подвластных. Их называли псьши, что на нашем языке значит «выше».
Владельцы обращаются с уорками и народом просто, без гордости и надменности. Сильнейший и богатейший владелец живет в такой же хижине, как и последний уорк; пища состоит из вареного пшена и куска баранины. Для питья употребляют бузу, которая у богатых подслащивается медом. Владелец, не имея ничего собственного, получает все продовольствие от подчиненных. Пользуясь этим правом, он берет все без платы или какого-либо вознаграждения, за что владелец в свою очередь не должен ни в чем отказывать подданному, который пользуется еще правом всегда взойти к своему господину и разделить его трапезу. Если уорк увидит на владельце хорошее платье, шапку или другое и пожелает иметь эту вещь, то владелец не в праве ему в том отказать. Это обыкновение с первого взгляда должно бы вознаграждать народ за право, которое имеют владельцы на его собственность; но алчность есть порок бедных, а корыстолюбие в богатых не имеет предела. Владельцы из опасения разориться одеваются весьма бедно. Часто случается, встречая князя вместе с уорком, принять последнего за князя, а первого за простолюдина»[104].
Можно предположить, что в Шоре здесь проглядывает уорк, по крайней мере, почитатель сословной демократии как опоры социальной гармонии, разделяющий представления о значении «благородных» в обществе, но обуславливающий это значение социально-культурным соответствием. Это вполне отвечало общественному строю и взглядам в России того времени[105].
Его взгляд на социальную историю адыгов интересен в свете нашего подхода (http://culturthida.livejournal.com/8990.html) и обратим внимание на другие соответствующие моменты.
«Народ
наш не имел гражданского устройства и, не зная выгод правительства сильного, не
терпел неограниченных владетелей в земле своей и думал, что лучшее благо для
человека есть дикая и необузданная свобода. Но в семействе старший имел власть
неограниченную: отец над детьми, муж над женой, брат над сестрой. Всякий
избирал место жительства и строился где хотел. Но общий древний обычай служил между ними общественной связью». Это к нашему тезису о единстве среды.
«Из
множества племен адыхов, живущих за Кубанью, кяхе, или нынешние шапсуги обитали
в горных ущельях или в глубине лесов, которые защищали их от неприятеля и
представляли удобства для звериной ловли. Они строили хижины в диких и
уединенных местах, среди непроходимых болот, так что трудно было путешествовать
в их земле без вожатого. Убежища эти служили им оградой от беспрестанно
ожидаемого врага. Они брали еще другие предосторожности: делали в жилищах
разные выходы, чтобы в случае нападения иметь возможность
скорее спастись бегством. Имущество, лучшие вещи и хлеб скрывали в пещерах или
глубоких ямах; скот угоняли в леса. Кабардинцы же строились преимущественно на
равнинах и только частью в ущельях. Селения обрывали канавой и делали кругом
завалы, подобные нынешним полевым укреплениям. Издревле имели привычку
располагать дома четвероугольником, так что для четырех семейств делали одни
ворота для выезда и выгона скота. Кунакские дома для гостей находились в
недальнем от жилья расстоянии. Жилища черного народа, уоркские и княжеские,
строились отдельно одно от другого». Это
к вопросу о различиях в адыгском
этнокультурном ареале.
Местами проявляется авторская позиция Шоры по отношению к тем или иным освещаемым аспектам. Она проявляется в виде личных оценок. Иногда это, видимо, заимствованные фразы (м.б., скажем, у Вольтера), например, «Храбрость рождает славолюбие; уверенность в себе дает человеку характер самостоятельный» или «алчность есть порок бедных, а корыстолюбие в богатых не имеет предела». Иногда – практические наблюдения самого Шоры: «Зашивание очень вредит здоровью, от него многие впадают в чахотку» (это о женском корсете), «Рабство жен, без сомнения, происходит от обычая, существующего и ныне, — платить отцам за невест скотом, лошадьми и вещами так называемую уасса, т. е. «калым».
Слова о забытом благотворном влиянии греков и христианской веры, греческие названия дней недели и характер летоисчисления, тезис о «Адыхе приписывали все случаи человеческой жизни воле всевышнего существа, миротворителя» - всё это могло формировать симпатию у российской аудитории. Также Шора упоминает романтический образ народных сказителей-гекуако: «Сочинители стихов и песен назывались гекуоками, они были люди неграмотные и простого звания, но одаренные поэтическим воображением. Гекуоки и трубачи (кирапьеш или сринапшо), которые на войну ездили всегда на серых конях, должны были сочинять стихи или речи для одушевления воинов перед сражением. Становясь пред войском, они пели или читали свои стихи, в которых упоминали о неустрашимости предков и приводили для примера их доблестные подвиги. По принятии магометанской веры (интересно, с каких пор и как в России стали говорить «мусульманская вера»?) гекуоки исчезли, но память о них сохранилась вместе с их творениями, и предание говорит, что они были вообще любимы, а песни их приносили много удовольствия и пользы».
Можно констатировать, что Шора изобразил образ народа, весьма отвечающий идеалистическим представлениям образованной российской публики того времени, в духе романтизма, Карамзина и Руссо, народ с «потенциалом», раскрываться которому мешала жестокая история. По сути, дискурсивно это можно рассматривать как вписывание в актуальный контекст. При этом нужно учитывать, что из соплеменников Шоры, особенно из народа, очень немногие могли бы воспринять его труд в цельном виде, разве что в фрагментах, пересказываемых. Тенции о справедливости, «благородных», географической зоне влияния могли вызывать симпатию при этом, но в целом труд Шоры оказался написан именно что для потомков. Он был неизвестен широкой аудитории до самого конца 19 века, а по-настоящему широкий позитивный отзвук образ народа, предложенный Шорой, вызывает со второй половины 20 века. Вполне очевидно, что Шора ставил перед собой пропагандистскую задачу, причем в том числе и актуальную, отражавшую актуальный ему дискурс его среды, в том числе среды этносоциальной. Помимо обрисованных им исторических границ этноареала, это и характер взаимоотношений с соседними народами. Вот пример из рассматриваемой главы: «Доблестные подвиги адыхов надолго сохранились в памяти кавказских племен и преимущественно у абазинцев, или правильнее оссов, с которыми они жили в мире и союзе»[106].
Из главы третьей:
«Несмотря на христианскую веру, на возникающее просвещение, на водворение искусств и художеств и на сношения с образованными греками, адыхе продолжали гордиться дикими нравами своих предков. Надеясь на свое мужество, силу и многочисленность и не страшась никакого врага, они пропустили время, которое им даровала судьба для принятия гражданской образованности. «Могущественный случай был потерян», — [79] говорит один древний гекуоко в своих стихах: «хорошо быть диким, но не всегда; гордись, если никогда не отчаиваешься, храбрись, если просвещение содействует мужеству, — хай, хай, не хорошо и не всегда приятно быть самовольным и свободным». К несчастью, в нашем народе природная гордость предков не исчезает и теперь».
Далее Шора безо всяких попыток отнести нартские сказания к аналогу, например, скандинавских саг или других героических эпосов, трактует из как предания с исторической, причем античной и ближе основой. Кроме того, он (если это он) явно совершает натяжку: «Предание повествует, что в половине IV столетия на реке Баксане жил князь Дауо, у которого было восемь сыновей и одна дочь. Старший сын его, Баксан, был знаменитый нарт своего отечества. Говорят, что он [81] был убит готфским царем со всеми своими братьями и восьмидесятью знатнейшими нартами». Вряд ли какое-либо адыгское предание само по себе содержит указание на первую половину 4-го столетия, а приравнивание имени нарта к обозначению именитой исторической личности, может быть, и может быть оправдано фольклором, но…
Далее, в главе IV, если это действительно суждения Шоры, он уже являет пример блужданий в миру собственных интерпретаций. Относя песню о походе на Дербент к эпохе хана Байкана и 6 веку, он не акцентирует внимания на весьма несвоевременные этому периоду имена некоторых персонажей песни, типа «Ислам» или «Татаршао», а говоря, что невеста Лавристана знала Русь, которую ещё Рюрик в Новгороде не основал, оказывается в плену у собственных весьма необоснованных гипотез.
В рассказе об Инале возможно проявляется представление Шоры о возможной пользе единоначалия, мудрого правления для блага всего народа, об имевшем место в адыгской истории примере такого рода, причем указывается, что власть Инала распространялась и на опских, т.е. абазинских князей. Его уоркская позиция в контексте тогдашних представлений о союзе дворянства и самодержавия, положивших конец аристократической вольнице – «Честолюбие египетских князей не позволяло им довольствоваться миром и спокойствием своих подданных; они желали прославиться воинскими подвигами». Позиция выражается довольно противоречиво: «Адыхейские князья, к общему вреду своего народа, управляли каждый своим участком независимо. Они вели войны то между собой, то с соседними народами: с татарами и калмыками, причем, однако же, они всегда руководствовались беспристрастием и справедливостью».
«Мы уже говорили о том, каким образом разделился адыхейский народ на разные племена, получившие наименование по месту жительства или по имени князя, вначале властвовавшего над ними. Причиной тому всегда была взаимная зависть, доведшая до ужасных бедствий и породившая глубокое ослепление. Ненавидя друг друга, каждый искал ограбить ближайшего соседа, отчего весь адыхейский народ начал забывать и наконец совсем изменил древние обычаи и нравы, основанные на братской любви. Потомки египетских князей утвердились между кабардинцами, бесленеевцами и кемиргойцами, а прочие племена, у коих они не могли укорениться, сохранили древние обычаи в полной чистоте. У них управляют старшины, и если кто-нибудь совершит преступление, то по всенародному суду наказывается смертью: с накладенными за рубашку и в исподнее платье камнями его бросают в воду. Для маловажных преступлений и измены есть другие, определенные обычаем наказания. Между шапсугами существует в полном смысле взаимная любовь и братское согласие. Один другому зла не делает, а готов оказать всевозможную помощь. Главная их выгода состоит в том, что они никогда не разделялись на малые владения или княжества, а потому и живут всегда в общем союзе»[107].
Если сравнить с оценкой Шоры в отношении введения суровых мер наказания под предлогом шариата в конце 18 века Адиль-Гиреем Атажукиным и Исхаком Абуковым в Кабарде, то получается характеристика его понимания законности и её значения.
«Вышеупомянутый Адиль-Гирей Хатожукин с эфендием Исхаком Абуковым ввел между кабардинским народом шариат, по которому преступники, все без изъятия, по степени важности преступления, подвергались смертной казни и телесному наказанию. Наказания эти определялись: за воровство не более рубля серебром — лишение левой руки; свыше рубля до 100 руб. ассигнациями — отрубление правой руки и левой ноги; за развратное поведение — смертная казнь. Убийцы предавались также смертной казни. Все претензии, касающиеся до имущества и личных прав каждого, разбирались шариатом, а дела между князьями и узденей с холопами решались по обычаям. Установление этого положения принесло большую пользу народу; каждый боялся совершить что-либо противозаконное»[108].
На примере предания о Тамтаракае и замечаний Ногмова по поводу ошибочной идентификации Карамзиным ясов с осетинами и неизвестного русским летописям разгрома Тьмутаракани адыгами как причины её исчезновения из летописных сообщений показывают, что Шора как бы предлагает такой диалог. Он представляет через устные предания (другой основы у него нет) не просто «дикий народ», а носителей исторической памяти, могущей уточнять и развивать общие представления.
Вот как Шора подчеркивает традиционность пророссийской ориентации:
«Старшие кабардинские князья и уздени, по всегдашней преданности предков их к российскому престолу, ни за что не желали препятствовать намерениям России при заселении Линии, но даже хотели способствовать всем ее предприятиям. Между тем большинство князей, по заключении последнего между Россией и Портой в 1739 году трактата, по которому условлено было оставить кабардинцев свободными (См. приложение № 2), молодые князья, узнав, что всякое предприятие противу них зависит от взаимного примирения обеих держав, предположили, что русские при заселении Линии стеснят их вольность и свободу, и начали оказывать сопротивление посланным императрицей Екатериной II войскам; но после двух потерянных сражений на Куме и на Малке они убедились, что всякое сопротивление будет тщетно, а потому покорились и признали над собой власть России»[109].
Читая «Историю…» мы должны помнить, что сам Шора, вполне может быть, не считал её окончательно готовой к публикации и рассчитывал в Петербурге обработать под руководством более сведущих в исторической науке мужей.
Поэтому важно выделить посылы, мотивы этой книги.
Говоря о значении Шоры Ногмова для нашего исследования, мы имеем его в виду как знаковую фигуру. Хронологически можно было бы начать, скажем, с Измаил-бея Атажукина, Якуба Шарданова или, условно, Султана Хана-Гирея, а также Адиль-Гирея Атажукина, Исхака Абукова и Умара Шеретлокова, но именно Шора Ногмов, как, мы думаем, будет показано в дальнейшем, наиболее полно и явно отразил актуальные и сегодня тенденции «адыговедческих» проявлений национального сознания собственно адыгской интеллигенции и, пожалуй, может быть по праву назван одним из первых её представителей. Однако мы ещё не выработали свое рабочее определение понятия «интеллигенция».
Шора Ногмов, росший в регионе открытого взаимодействия культур и наибольшего в адыгском ареале на тот момент русского влияния, соприкоснувшийся всерьез с традициями мусульманской науки, умный, способный, патриот своего народа… Он как будто явно символизирует собой реакцию этносреды на открытые ей горизонты – заглянув через российское посредство в новый большой мир, куда выносило его народ, он словно бы попытался добиться достойного места своему народу (да и себе) в этом мире, одновременно осознать это место (некоторые противоречия в его «Истории…» по отношению к социально-культурной истории адыгов). При этом он старался использовать инструментарий этой новой среды, макросистемы.
О потомках:
После
6 лет совместной жизни, в 1825г., у четы Ногма
родилась дочь. Ее звали Кульадам. В
«По инициативе
Ш. Б. Ногмова в
В
По
инициативе Кодзокова несколько раз был поднят вопрос об улучшении материального
положения семьи Ш. Б. Ногмова: В своем докладе, составленном в декабре
Документ этот может пролить свет на некоторые стороны жизни Ерустана. Возникает вопрос, почему Салимат решила обратиться к властям с такой просьбой. Она хотела, чтобы официально за ней и ее дочерью Кульандам была закреплена часть земли, предназначенная семье Шоры за его заслуги. Такое решение гарантировало бы им безбедное существование. Письмо вдовы Ногмова можно понять и в том смысле, что она была обеспокоена тем, что сын ее вряд ли сумеет рационально использовать эти земли. Скрытую в прошении мысль матери как будто подтвердила последующая жизнь Ерустана.
Администрация
объявила Салимат. что «земля пожалована» «трем сыновьям Шоры Ногмова». Но в
связи с переселением двух сыновей Шоры, Иришида и Эривана, в
Известно
и еще одно обстоятельство, связанное с «землей Ногмова». В феврале
Е.
Ногмов принимал участие в организации Д. С. Кодзоковым коннозаводского
хозяйства. Он назначил Ерустана надзирателем созданного им в начале
Ерустан
Ногмов имел жену по имени Наго из фамилии Аджиевых. В архивах и литературе нет
сведений о том, что у них были дети. Но есть указание о том, что с ними жил
племянник Шамгун, сын брата Иришида, переселившегося в Турцию в 1870 году. По
рассказам старожилов, Шамгун родился в Турции. Юношей, по просьбе Ерустана, он
приехал к нему на постоянное жительство и был им усыновлен. Семья Е. Ногмова,
его мать и сестра проживали не в сел. Кармово (нынешнее Каменномостское), а в
сел. Ашабово (ныне Малка). Эта существенная поправка, внесенная Ерустаном, дает
возможность внести коррективы в установившееся положение о том, что Ш. Б.
Ногмов жил в Кармове. Ведь до переселенческой реформы 60-х годов название
Кармово носило нынешнее сел. Малка, куда Ш. Б. Ногмов еще в
Еще в 60-х годах
XX в. информаторы мне рассказывали, что Ерустан имел усадьбу, на которой стоял
дом, крытый железной крышей. По их сведениям, он снесен в
По сведениям
старожилов, дочь Шоры Ногмова вышла замуж за Шолоха Альмова, от которого
родился сын Батырбек (внук Шоры Ногмова), а у него в
Как
рассказывают старожилы, после смерти матери маленький Хамид был взят на
воспитание Хаухуном Бижевым, который и дал ему свою фамилию, выражая тем самым
свое глубокое уважение к Шоре и Ерустану Ногмовым. Племянник Ерустана Шамгун
был убит в 1918 или
Хамид Шамгунович Ногмов-Бижев имел двух детей: сына Валентина и дочь Нину, родившихся в начале 1940-х годов.
В
С.Бейтуганов «Кабарда в фамилиях»:
Эриван, он же Хаджи, Ногмов был арестован в 1867 году среди других участников дворянских беспорядков против планировавшейся отмены крепостного права в Кабарде, потом отпущен. В 1869 году Эриван и Эришид Ногмовы выезжают с семействами в Османское государство. Сын Эришида Шамгун позже вернулся, см выше[112].
От
второго мужа (Шолоха Дагазовича Альмова) дочь Шоры Кульадам родила двух сыновей
— Батырбека в время
работавшего учителем, автора нескольких литературных произведений Карачая
Мисостовича Блаева. У них родились две дочери. Фуза Карачаевна Блаева —
кандидат медицинских наук, заслуженный врач РСФСР, доцент КБГУ, награждена
медалями «За оборону Кавказа» (1944), «За победу над Германией» (1946), кавалер
ордена Ленина (1957), депутат Верховного Совета СССР (1958). Ее старший сын,
Адиль Васильевич Тимофеев,— доктор технических наук, автор книг по
роботосистемам; младший, Владимир Васильевич Блаев,— кандидат наук. Младшая
дочь Фатимы — Ляна Карачаевна Шауцукова — кандидат медицинских наук, доцент
КБГУ, заслуженный деятель науки КБР. Ляна Карачаевна была широко образованным
человеком, знатоком литературы и живописи, великолепно знала культуру древней
Греции и Рима. Она представляла науку КБР на международных конгрессах в Париже
и Будапеште. Обе ее дочери, Лейла Залим-Гериевна и Лаура Залим-Гериевна,
кандидаты наук.
Некоторые дополнительные ссылки:
«История адыхейского народа» в электронном виде, в материале биографические сведения почерпнуты из вступительной статьи Т.Х.Кумыкова
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/kavkaz.html
С.Бейтуганов «Кабарда в фамилиях»
http://www.smikbr.ru/2007/elbrus/rus/beituganov%20s-1.pdf
ЕРМОЛОВ, АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ
http://slovari.yandex.ru/dict/krugosvet/article/f/f0/1011060.htm